Под домом в Черной Скале — да, но не в Лавентиле. Но я только кивнула: «Да, конечно».
Она сказала, что я могу зажигать свечи, в том числе с цитронеллой, потому что это помогает отгонять злых духов и напоминает нам о том огне, из которого все мы вышли. На Тринидаде столько всяких ритуалов, и культов, и жертвоприношений, вот почему она никогда не расстается с четками. Миссис Родригес разжала ладонь и показала мне — там действительно были четки.
— Моя сестра возила их в Рим, где их благословил сам Папа, — сказала она, перебирая маленькие горошины. — Она выслала их из Лондона, и они прибыли как раз накануне того дня, когда родилась Консуэла.
Миссис Родригес очень беспокоится о детях и каждый день молится о них. Она надеется, что я буду им хорошей няней.
— По правде говоря, — призналась она, — когда я увидела, что у тебя на шее, я отбросила всякие сомнения. Муж говорит, что я обращаю чересчур много внимания на такие вещи, но я считаю, что лучше лишний раз перестраховаться. Подвеска просто прелестная.
Я потрогала золотой крестик тети Сулы: «Спасибо».
— Как-то раз Бриджит положила в детскую коляску «ослиный глаз»[15]. Я не потерплю в своем доме подобного рода суеверий. Не говоря уже о том, что Консуэла могла засунуть его в рот и задохнуться.
Я не стала говорить ей, что тоже знаю, что эти круглые гладкие семена часто кладут между пеленками новорожденных, чтобы уберечь их от злых духов, и что на месте Бриджит я, возможно, сделала бы то же самое. И не призналась, что храню под подушкой осколок черной скалы, который мне дала миссис Джеремайя.
Миссис Родригес повела меня наверх, в свою просторную спальню, где было сумрачно и прохладно и где большая кровать красного дерева с противомоскитной сеткой до сих пор стояла незастеленной после ее дневного сна. На стене висела черно-белая фотография Элен Родригес с обнаженными белыми плечами и глазами, как будто говорившими: «О, как я люблю тебя».
— Подарок моему мужу по случаю помолвки, — пояснила она.
Деревянные ставни были закрыты, под потолком медленно вращался вентилятор. На полу валялась разбросанная одежда. В основном это было ее нижнее белье: шелковое, легкое, приятных светлых тонов.
— Меня нельзя назвать образцом аккуратности, — заметила миссис Родригес.
Туалетный столик был уставлен баночками, бутылочками, кисточками, изящный маленький пуфик отодвинут. На центральном зеркале висели четки, правое зеркало, поменьше, было задрапировано шарфом. В открытом ящике трюмо лежали помада, румяна и пудра. Миссис Родригес показала мне большую стеклянную бутылку.