Наш деревянный домик стоял на сваях. В нем было две спальни, маленькая кухня, гостиная и крошечная спальня для гостей, в которую едва влезала кровать. Я жила в одной спальне со своими кузинами. Мою кровать окружала невидимая черта, пересекать которую им было запрещено, иначе с ними обязательно случится что-нибудь очень плохое. Такая же невидимая черта окружала мои книги, одежду, шампунь и даже лавандовую воду.
Если Вера или Вайолет брали что-то из моих вещей без разрешения, я пугала их историями о Джамби, Дьяволице и ужасном Сокойанте[2], которые придут ночью и похитят их кожу. Я рассказала девочкам о дуэнах — духах без лица, но с маленькими, вывернутыми задом наперед ногами, которые узнают их имена и заманят в лес. После этого стоило только упомянуть о дуэнах, и мои кузины начинали дрожать от страха.
Из нашего окна был виден двор и жасминовое дерево франжипани, белое, как кость — как мертвая кость. Жирные гусеницы, черные в желтую полоску, ползали по ветвям, поедая листья, и исчезали, когда появлялись цветы. Еще у нас было лаймовое дерево и гнилое сливовое дерево, и, когда я с силой ударяла по его стволу, из него вылетали маленькие пчелы. Я любила сидеть на заднем дворе. Вокруг бегали куры, поклевывая что-то на земле, и пара коз, Антуан и Антуанетта, лежали в тени лаймового дерева или пощипывали густую травку. Иногда, натягивая веревки, они добирались до хлебного дерева, росшего в дальнем конце двора. Его блестящие зеленые листочки были плотными и жесткими, как пластик, а плоды — желтыми и сладкими. Тетя Тасси сто раз просила Романа обрезать вьюн, оплетавший ствол, словно густые волосы, но тот так и не собрался. Он предпочитал прогуляться вверх по дороге и заодно повидаться со своей приятельницей Рут — хорошенькой, как куколка, женой Эрла Маккензи. Рут не ходила, а носила себя по Черной Скале с таким видом, будто она особенная, и ее дочь, Клара Маккензи, вела себя точь-в-точь как мать. Если тетя Тасси и догадывалась о визитах Романа к Рут, то виду не показывала. А вот миссис Мэйнгот об этом точно знала, потому что жила прямо напротив Маккензи.
На ступеньках ее дома стояли цветы в старых раскрашенных консервных банках. У одного из них были такие громадные и острые шипы, что миссис Мэйнгот насадила на них яичные скорлупки, чтобы никто не поранился. Проходя мимо, можно было услышать, как она распевает старинные гимны и псалмы высоким приятным голосом. Как и я, ее дочь Джоан училась в седьмом классе. Я часто видела, как Джоан идет в школу с мальчишкой Джонсонов, подпрыгивая на цыпочках в свойственной только ей манере и размахивая шикарной желтой сумкой с испанской надписью, которую отец купил для нее в Пуэрто-Рико. На одной стороне сумки было написано