— Трудно представить себе что-нибудь более английское, чем моя жена. Она была воплощением того, что называется «настоящая английская роза».
Мы лежали в моей постели, было уже довольно поздно.
— Она и сейчас английская роза?
Он не ответил. Вместо этого спросил:
— А как насчет тринидадских мужчин? Они тебе нравятся?
Я знала, что он имеет в виду Вильяма.
— Некоторые — да. Но далеко не все.
— Кто был твоим первым мужчиной, Селия?
Доктор Эммануэль Родригес, казалось, не имел ничего против того, чтобы мы с Вильямом встречались. Да и мог ли он возражать, если это была его собственная идея. Я ужаснулась, когда он впервые предложил, чтобы я время от времени ходила куда-нибудь с «садовником» (так он иногда называл Вильяма), потому что это положит конец всем подозрениям, которые может питать относительно нас его жена или кто-то еще.
— Как я могу встречаться с кем-то другим?
Он сказал:
— Дело совсем не в этом. Тебе вовсе не нужно хоть что-то ему позволять. Тебя это ни к чему не обязывает. Дело в том, чтобы положить конец разговорам. Пустить по ложному следу.
Очень скоро я убедилась, что он был прав.
На следующее утро после нашего первого свидания Элен Родригес, даже не умывшись, прибежала на кухню в халате и тапочках.
— Как все прошло, Селия? — приглушенным голосом спросила она. — Ты довольна?
Я продолжала протирать полки шкафчика.
— Да, миссис Родригес, спасибо, я очень хорошо провела время.
— Прекрасно! — сказала она, явно сгорая от желания узнать подробности. — Приятно слышать. Вы ходили в кино?
Не оборачиваясь, я ответила:
— Да, мадам. Мы смотрели «Унесенные ветром».
— Как романтично! — Из узла у нее на голове выскочила прядь, она подняла ее наверх и заколола. — Как ты думаешь, вы еще пойдете куда-нибудь вместе?
Это прозвучало, как будто мы были подругами и привыкли обмениваться секретами.
Я прополоскала тряпку в тазике и тщательно выжала. Потом я стала протирать большие керамические горшки, старательно счищая грязь с ручек и крышек. Их уже давно не чистили.
— Посмотрим, — сказала я. — Я не хочу торопить события.
— Конечно! Но теперь, когда он у тебя на крючке, нельзя позволить ему ускользнуть. Вильям — очень хорошая партия.
Она широко улыбалась.
— Нет, мадам, — сказала я, вытирая руки о фартук и глядя ей прямо в глаза. — Не беспокойтесь, уж теперь я его не упущу.
С тех пор так и пошло: «А не сказал ли он чего-нибудь особенного? Проявляет ли он к тебе внимание? Заходили ли вы куда-нибудь после кино?»
Я никогда не вдавалась в подробности. Обычно я просто улыбалась и кивала, предоставляя ей домысливать все, что вздумается. Моя сдержанность ее не останавливала, а, наоборот, только раззадоривала. Если рядом оказывалась Марва, Элен Родригес многозначительно кивала и подмигивала. Марва обычно отвечала: