Пока вскипел чайник, я успел всполоснуть пару чашек, очистить от грязной посуды край стола, смахнуть крошки, все время при этом поглядывая в ту сторону, где висела фотография внучки Арона Григорьевича, — ясный, выпуклый, лоб, локон у виска, завившийся пружинкой, доверчивые, улыбчивые глаза, полные губки, белая кофточка с черным шнурочком, завязанным в бантик под нежной высокой шейкой... «Глаза твои голубиные под кудрями твоими...» Арон Григорьевич, сидевший с поникшей головой, упершись локтями в стол, казалось, задремал, но когда я поставил перед ним чашку с крепким чаем, он отхлебнул пару глотков и продолжал — с того места, на котором до того остановился:
— И кого же, — говорю я, — ты там встретила, какого хорошего человека?..
— Да, — говорит она, — встретила!.. — И так это резко, с вызовом...
Ого, думаю я себе, ого...
— И кто же этот, позволь тебя спросить, человек?.. Он или она?..
— Он!
— И что же, — говорю, — в нем хорошего?..
— Всё! — говорит она. — Хочешь на него посмотреть?..
— Почему же нет?.. — говорю я. — Только для этого мне надо съездить в Германию?..
— Никуда тебе не надо ездить, — говорит она, — Вот, смотри!..
И вставляет в свой аппаратик один из слайдов, и я вижу — речной берег, пляж, тенты, шезлонги и на их фоне — отлично сложенного, светлоглазого, белобрысого, этакого, знаете ли, современного Зигфрида, и двух девчонок по бокам — справа Риточка, слева — черненькая, с острым носиком и колючим взглядом, обе в купальных нарядах, то есть, как положено, чуть ли не в чем мать родила.
— Это Эстер, моя подружка, с ней я ездила, а это Эрик, — говорит Ритуся. — Как тебе он?..
А что я могу ответить?.. Я пожимаю плечами:
— Нет, — говорю я, — это ты расскажи, кто он такой, этот Эрик-Шмерик, откуда мне знать...
Тут она сверкает глазками и говорит:
— Так вот, если бы не этот, как ты его называешь, Эрик-Шмерик, твоей Ритуси, может быть, уже на свете бы не было!..
И рассказывает, как их пароход пристал к берегу, пассажиры затеяли купаться, они с Эстеркой тоже, а течение в этом месте сильное, ее подхватило и понесло прямо на пороги, но тут к ней бросился Эрик и спас, и когда они вернулись, весь берег, то есть пассажиры с их парохода, ему аплодировали, а ее поздравляли с тем, что она осталась живой, не утонула и не разбилась, оказывается, это самое опасное место на Рейне.
Снова я глянул на этого ее Эрика, и уже другими глазами: что ж, неплохой парень, лицо красивое, мужественное, твердый подбородок, открытый, прямой взгляд, и тело мускулистое, сильное, но без того, чтоб все мышцы напоказ, как у культуристов... И во всей фигуре, во всем облике — что-то прочное, надежное...