— И что там такое, в этих письмах?..
Александр Наумович выбежал из-за стола и тут же вернулся. В руке у него была пачка писем — веером. Он начал их читать, торопясь, выхватывая отдельные фразы, куски. Монтаж получился гнетущий. И в особенности, может быть, оттого, что вечер был так тих, безмятежен, и снизу доносился слабый, но ощутимый аромат высаженных в клумбы цветов, и окна соседних домов, развернутых к океану полукругом, светились так уютно и весело, и люди на берегу медленно, лениво прохаживались вдоль кромки взблескивающей узкой ленточкой воды, или лежали, полуобнявшись, или сидели в шезлонгах, заложив руки за голову, нежась в текущих с неба лунных лучах...
— Это ужасно... — выдохнула Инесса чуть слышно. Она сидела, обхватив грудь руками крест-накрест и расширенными зрачками упершись прямо перед собой — в пустоту.
Илья протяжно откашлялся, как будто что-то цепко застрявшее в горле мешало ему говорить.
— По-моему, теперь самая пора выпить, — сказал он и принялся разливать водку по стопкам. Его никто не поддержал, он выпил свою стопку в одиночестве.
— Происходит физическое и духовное вырождение нации.
— Александр Наумович сурово, как если бы он говорил с кафедры, оглядел сидящих за столом. — Растет детская смертность, резко сокращается продолжительность жизни, самоубийства стариков, проституция, зверские расправы на улицах — все это сделалось заурядным явлением. Это не я, это говорит статистика!.. Если ей верить, то к двухтысячному году население России сократится — заметьте, сократится, а не вырастет! — на пять миллионов. И вам все это, Марк, должно быть отлично известно...
Марк, морщась, пригубил стопку, выигрывая время для ответа, и, выбрав на тарелочке маслину покрупнее, кинул ее в рот.
— Чему вы удивляетесь?.. Вполне с вами согласен, России предстоит долгий и тяжелый путь, но она должна его пройти, выстрадать... Другого пути попросту нет... — Марк обсосал косточку от маслины и, защемив ее между пальцами, выстрелил поверх балконных перил.
— Нравственность, — с нарастающим раздражением заговорил Александр Наумович, — нравственность, на которой стоит Россия, да и мы с вами, сформулирована Достоевским в одной-единственной фразе — я говорю о «слезе ребенка»... Ничто и никогда не может быть куплено ценой слезы ребенка... Одной-единственной детской слезинки, говорит он... И он оказался прав — он, как мы видим, а не те, кто обещал народу счастье, приобретенное... Нет, не «слезинкой ребенка»... Что там — слезинка... — Александр Наумович горестно взмахнул рукой.