Тулупов снова хмыкнул, хотя и тихо, не с таким беспардонным вызовом, как Игорь, но было ясно, что он не верит Большакову. Вот если бы ему нечто подобное рассказал какой-нибудь ученый с кафедры АСУ, он поверил бы безоговорочно, а здесь огромный вояка, которому больше под стать ходить в атаку во главе полка, а не рассуждать о тонкостях системы управления огнем.
– Понятно. – сказал Костя и незаметно показал Сашке кулак, чтобы тот не дискредитировал телевидение и отечественную оборонку.
Тулупов, сам того не зная, испортил ему всю обедню, потому что Костя как раз хотел расспросить Большакова, кто он, откуда и как дошел до такой жизни, в смысле организации современной обороны, и вообще хотел познакомиться с Александром Васильевичем поближе. Признаться, Костю он тоже удивил. И он сделал для себя вывод, что немецкие бронетанковые части, находящиеся отсюда в трех часах езды, могут быть уничтожены в считанные минуты. С этого мгновения он очень и очень зауважал Большакова, который оказался профессионалом в своем деле.
Большаков между тем сказал:
– А теперь, дорогие гости, приглашаю вас отведать армейского сухпайка.
То, что это была шутка, Костя понял в тот момент, когда они все спустились в чрево форта и попали в просторную белую столовую с арочным сводом и большим дубовым столом в центре. На столе уже стояли алюминиевые миски, полные наваристого борща. В тарелках лежали весенний зеленый лук, ломти черного душистого хлеба и пахучая черемша, которую Костя не ел сто лет.
Сашка и Игорь тут же принялись макать черемшу в соль и заедать черным хлебом. А еще им всем налили не какой-нибудь слабенькой водки, а настоящего медицинского спирта, и пока все выпивали и с жадностью заедали жирным, наваристым борщом, Костя принялся раскручивать Большакова. Конечно, это надо было сделать по-умному, с камерой или диктофоном, но Костя как чувствовал, что сидят они с Большаковым за столом в первый и последний раз. Бывало у Кости такое дурное предчувствие, однако он почему-то ему не особенно верил – мало ли какие бывают предчувствия, за всеми не уследишь.
Александр Васильевич, смущаясь, хихикал в свой огромный кулак величиной с чайник, и единственное, что сумел узнать Костя, да и то из недомолвок собеседника, что он кадровый военный, начинал когда-то именно здесь – в Петрополе, потом служил в Азербайджане, во все том же ПВО. Едва ноги унес с чужой ему войны за Карабах, на которой, похоже, был инструктором у какого-то то ли Гусейнова, то ли Усейнова. Бежал при первой возможности. К счастью, из армии его не демобилизовали, и он попал в Дальневосточный округ. Теперь его специально прислали на Украину защищать Донецк с юга. А кто прислал, нетрудно было догадаться. В общем, Костя понял, что с Большаковым каши не сваришь и репортажа с ним, по большому счету, не получится. Не тот Большаков человек, чтобы особенно распространяться о себе. Как всякий военный, он оглядывался на командование и боялся сказать лишнее или сделать что-то, за что его ругать будут. Родом же Большаков был из Петропавловска-Камчатского. А вот какое у него звание, Костя так и не понял – то ли полковник, то ли генерал. В любом случае Большаков пребывал в своей стихии и дело свое знал даже не на твердую пятерку, а на пятерку с жирным плюсом.