Она вспоминала, как это начиналось, как он в Ясной Поляне стелил ей постель, как развертывал простыню, и что она при этом чувствовала, испытывая неловкость и вместе с тем что‑то приятно — интимное, невыговариваемое было в этом общем приготовлении яснополянского девичьего ночлега. Вспоминала и о внезапном, но так ожидаемом ею объяснении в любви с помощью начальных букв, написанных им мелком на ломберном столике 28 августа 1862 года в день его рождения: «Вот, — сказал он и написал начальные буквы…» Она легко прочитала слова, потому что уже предчувствовала их заранее, слилась с их автором душой еще задолго до этого объяснения, когда она была маленькой девочкой, а он был уже известным писателем, веселым и шумным. Бывая в Москве, он обязательно посещал Берсов, с его визитами так многое связывалось: вот он радостно сообщает о том, что продал Каткову за тысячу рублей своих «Казаков», а она горько плачет, прослышав о проигрыше этих денег в китайский бильярд. Или приводит к ним Афанасия Фета, который одаривает всех комплиментами: папа он называет «обходительным стариком», мама — «красивой, величавой брюнеткой», а трех сестер — «безукоризненно скромными девицами». Визиты Толстого в их дом породили ложный взгляд на его отношения с Лизой, ее старшей сестрой: вся Москва в то время решила, что он женится именно на ней, и Лиза поверила и полюбила его за это. Соня помнила, как старшая сестра страдала от того, что он, кроме разговоров с ней о литературе, ни на что более не намекал, и как она была поэтому «красиво несчастлива». Лёвочка потом вспоминал, что Лиза соблазняла, а Соня трогала боязнью.
Ураган любви, захвативший Соню, помог ей победить не только соперничество Лизы и недовольство родителей, но и убедить Льва Николаевича в силе и искренности своей любви, заставил поверить его в то, что именно она есть та самая, одна- единственная его любовь, а совсем не ее старшая сестра. Ее судьбу решило пение Тани на одной из любительских вечеринок. Лев Николаевич аккомпанировал ее младшей сестре и загадал: «Ежели она возьмет хорошо финальную ноту, то надо сегодня же передать письмо Соне. Если возьмет плохо — не передавать…» Через некоторое время Соня с письмом в руках уже стремительно бежала вниз в свою комнату. Это долгожданное письмо, которое он два дня носил в кармане, никак не решаясь его передать, она теперь читала, «задыхаясь от волнения», и дочитав до вопроса: «Хотите ли быть моей женой?», словно «замерла», недочитав послания до конца. Страшный стук в дверь сестры Лизы заставил ее очнуться. Лиза истерично потребовала, чтобы Соня отказала графу. Однако Любовь Александровна очень строго отнеслась к Лизе, мудро рассудив, что если младшая дочь откажется, то Лев Николаевич вряд ли от этого больше полюбит Лизу. А потому мать «почти вытолкнула» Соню из комнаты, крича: «Пойди к нему и скажи свой ответ!»