Я спрыгнул на землю, сунул извозчику монету в два гроша и предупредил:
– После отвезешь к монастырю Всех Святых.
– Долго ждать? – деловито поинтересовался дядька.
– Нет.
И, распахнув калитку, я зашагал к дому. Постучал, и тут же дверь распахнул крепкий малый в зеленой, украшенной серебряным шитьем ливрее. Он окинул взглядом мой поношенный плащ и без особого почтения поинтересовался:
– Чего изволите?
– Мне нужно увидеть Эдварда Роха.
– Вас ждут?
– А сам как думаешь? – Я поднял руку с серебряным перстнем официала ордена Изгоняющих, и парень немедленно согнулся в угодливом поклоне.
– Проходите, ваша милость, – пролепетал он. – Вам на третий этаж.
– Номер какой?
– Там других нет.
Я поднялся по широкой лестнице и только покачал головой – роскошно лучника поселили, ничего не скажешь. Пусть третий этаж и заметно меньше остальных, но и здесь хоромы должны быть просто княжеские.
Запахнув плащ, чтобы скрыть торчавшую из-за пояса рукоять кинжала, я несколько раз негромко постучал по облицовке косяка костяшками пальцев, и почти сразу в коридор выглянул невысокий господин в неприметной одежке.
– Чего надо? – окинул он меня цепким взглядом шпика.
– Мне нужен Эдвард Рох.
– А вы…
– Себастьян Март.
– Ваша милость, – немедленно выглянул к нам второй жандарм, – мы должны незамедлительно сопроводить вас к руководству.
– А вы, собственно, кто? – разыграл я удивление.
– Мы представляем интересы ее высочества, – витиевато ответил тот, что постарше.
– Каким именно образом вы это делаете?
– Мы сотрудники тайной жандармерии, – решил не играть словами его молодой коллега.
– Серьезно? – Оттесняя открывшего дверь господина, я шагнул через порог и улыбнулся: – Полагаю, отложить этот визит никак не получится?
– Нет, – заметно напрягся жандарм, да и второй весь так и подобрался.
– Не вопрос, – усмехнулся я и кинул дорожную сумку на пуфик. – Но сначала хотелось бы перекинуться парой слов с моим добрым другом Эдвардом.
Сказал и радушно улыбнулся прошедшему в гостиную лучнику, за спиной которого маячил третий жандарм.
Рох с нашей последней встречи переменился просто разительно. Моих лет парень, которого от легкой припухлости не смогла в свое время избавить даже каторга, превратился в призрак самого себя. Худой, бородатый, со свисавшими ниже плеч лохмами давно не стриженных русых волос.
Некогда открытые светло-голубые глаза глядели из-под челки холодно и настороженно, и сразу стало ясно, что парень не сгнил заживо, а скорее ссохся и превратился в пучок скрученных сухожилий; если угодно – в тетиву лука или даже в удавку. В убийцу, который так и не примирился со своей сущностью.