Лог побледнел.
– Так по-твоему? – Он еле задвигал пересохшими губами. – Я оторвался от родной почвы, истратил все соки и теперь ничего не могу от себя? Только подражаю эллинам?
– Да, Лог! – жестко обронил Сосандр. – Твоя голова медведя стоит больше десятка таких фигур. Я говорю не о деньгах. Золотом за такое тебя осыпят, но обнищает рука твоя и затупится глаз. Советую: отбрось, чему научился. Возьми глыбу, навались на нее, сверли, скалывай, пытай исступленно, как палач, но вырви назад свое, присущее только тебе, что ты так старательно замуровал и загладил в этом.
Он снова ткнул в скульптуру. Гекатей неодобрительно поджал губы, хмыкнул.
– Ты жесток с ним, Сосандр, – упрекнул он.
– Если бы только с ним, – задумчиво проговорил Сосандр. – Скалываю с Лога ненужное, а осколки летят в меня. Неизвестно, кому больнее. Но тем лучше для него. Как часто искусство, пресыщенное беспрекословным авторитетом, подавляло новое, только народившееся и потому по-детски чистое, но не набравшее сил к сопротивлению.
Гекатей шевельнул рукой, будто желая перебить Сосандра или не соглашаясь с ним, но художник не обратил внимания:
– Когда ребенок шепелявит свои песенки, разве мы не видим чуда в его лепете, разве души наши не распахнуты его бесподдельным напевам? И слезы взрослых в это время, разве не слезы по утраченной с возрастом простоте? Не то происходит с нами, слушая искусного певца. Лица каменеют, мы боимся услышать фальшь и слышим ее, но принимаем безропотно, как должное. Ибо души и слух, и зрение искушены и развращены поддельным. Мы уже не можем без его возлияний в себя, как не может горький бражник без каждодневных вином оглушений. Вот почему Логу нельзя растерять то, что принадлежит не одному ему, но и тем варварам, кои ждут его возвращения, даже не зная, что ждут. Здесь я скажу – прав был наш зодчий в споре с философом, когда возразил: «Пусть варвары берут, что есть, но непременно приложат свое». Ты хочешь возроптать, Лог?
Лог протянул руки, шагнул к художнику.
– Правду слышу в словах твоих!
Они обнялись. Гекатей похлопал в ладоши.
– Браво, Сосандр. Афинские стоики признали бы твою речь похвальной! – воскликнул он. – Но все же почему запрещаешь Логу работать по образцам, соблюдая каноны? Убей, не понимаю!
И все дружно рассмеялись.
Как-то к вечеру в мастерскую пришел возбужденный Астидамант.
– Друг! – закричал он с порога. – Я шел к Опии, думал найти тебя там, но у дома красавицы меня встретила толпа юношей. Хорошо ты сделал, оставшись дома!
Лог отложил молоток и зубило, из-под нависших на глаза косм посмотрел на оживленного поэта.