И тут узнал в ней танцовщицу сарматского царевича Когула. Встречал ее, когда посольство персов гостило у хитроумного царя сарматов. Сейчас они стояли лицом к лицу, и толмач видел – она не признала его. И немудрено: теперь он был не в белом посольском плаще и голова не была обмотана белым персидским тюрбаном.
Но хотя толмач и удивился неожиданной встрече, виду не подал. «Как она оказалась здесь в многодневном лошадином пробеге от берегов Танаиса? – думал он. – Сбежала? Но как удалось одной?»
– Кто ты и куда держишь путь? – осторожно поинтересовался он по-сарматски.
– Ехали из Нубии в Тайшебаини, – дрожащим голосом ответила нубийка. – Маленький караван всего. Белую кость элефанта везли торговать. Там! – Показала в сторону от дороги. – Нас грабили. Я боюсь, и я убежал с одним дядька. Он тут! – Снова показала, теперь в другую сторону. – Совсем больной.
Толмач слушал внимательно и, конечно, не верил рассказу о караване из Нубии. Насторожило другое. Зачем говорит лживо человеку, которому все равно откуда и куда она пробирается? Кто тот больной?
– Я помогу тебе, – успокоил он девушку, решив выведать ее тайну. – Но мы едем в другую сторону от Тайшебаини. Или везти вас в Ниневию?
– Да, да! – обрадовалась нубийка. – Ниневия хорошо! Помоги!
Она не оглядываясь пошла от дороги. Толмач махнул сыну, и они зашагали следом. Вскоре увидели силуэты двух пасущихся коней, а невдалеке от них, у прогоревшего костра, закутанного человека. Он был без сознания. Толмач отвернул край плаща, вгляделся в лицо больного, удивленно выпрямился. Перед ним лежал хромой сармат – нянька и наставник царевича, советник самого Агафарсиса.
«Ага-а. Черная лихорадка схватила за полу, прижала к земле, – со злостью подумал толмач. – Не в Тайшебаини путь твой, а в Ниневию. Зачем хочешь видеть Дария? Или Агафарсис послал получить золото за предательство? Или какую новую беду подвигаешь на моих братьев?»
– Бери его, Азгур, – приказал он юноше. – Оставим на лечение у брата. Слышишь, девушка? У брата его оставим. Это по дороге. Там из него выгонят хворь. Поймай, красавица, коней и веди к повозке.
Хромой оказался легким, будто болел долго и трудно. Они уложили его на солому, прикрыли чем было. Толмач облокотился о высокое колесо, задумался. Подтыкая под больного плащ, Азгур оглянулся на отца, спросил:
– Знаешь его?
– Ш-ш-ш! – Толмач погрозил пальцем.
Подошла нубийка, ведя под уздцы коней. Лошади понуро опустили головы, фыркали в пыльную дорогу. Они не успели отдохнуть за дневной перегон. Толмач привязал их к задку повозки, постоял, глядя на луну, потом повернулся к нубийке.