Мы садимся в Теннесси на товарный поезд, располагаемся поудобнее, и Шестая рассказывает, как их с Катариной схватили на севере штата Нью-Йорк всего через месяц после того, как они едва спаслись от могадорцев в Западном Техасе. Провалив первую попытку, могадорцы на этот раз все хорошо спланировали, и, когда они ворвались в комнату, их было больше тридцати. Шестая и Катарина сумели нескольких убить, но их быстро связали, сунули им кляпы и чем-то одурманили. Когда Шестая очнулась — понятия не имея, сколько прошло времени, — она была одна в камере внутри полой горы. Только потом она выяснила, что находилась в Западной Вирджинии. Шестая узнала, что могадорцы целый месяц были у них на хвосте и наблюдали за ними в надежде, что они выведут их на остальных. Мысль была, по словам Шестой, такая: «Зачем убивать одну, если где-то рядом могут быть и другие?» Я нервно ерзаю, когда она это говорит. Может быть, за ней все еще следят и только ждут удобного момента, чтобы нас убить.
— Они поставили «жучок» в нашу машину, пока мы ужинали в ресторанчике в Техасе, и ни одной из нас даже не пришло в голову ее проверить, — говорит она и надолго замолкает.
Если не считать железной двери с открывающимся окошком посередине для раздачи еды, вся маленькая камера — два с половиной на два с половиной метра — была каменной. В ней не было ни кровати, ни унитаза, и было черным-черно. Первые два дня прошли в кромешной темноте и полной тишине, без еды и воды (хотя при этом Шестая не чувствовала ни голода, ни жажды. Как она сказала, потом она узнала, что это благодаря действию заклятия). Она начала думать, что о ней забыли. Но она не была настолько везучей, и на третий день они за ней пришли.
— Когда они открыли дверь, я сидела, забившись в дальний угол. Они окатили меня ведром холодной воды, подняли, завязали глаза и потащили.
Сначала ее тащили по тоннелю, потом позволили идти самой в окружении десятка могадорцев. Она ничего не видела, но много слышала: вопли и крики других узников, почему-то оказавшихся здесь (при этих словах Сэм напрягся и, казалось, был готов прервать ее вопросами, но промолчал), рев чудовищ, запертых в своих клетках, и лязг металла.
Потом ее бросили в какую-то комнату, приковали запястьями к стене и сунули кляп. Они сорвали у нее с глаз повязку, и, когда она присмотрелась в темноте, то у противоположной стены увидела Катарину: тоже прикованную и тоже с кляпом. На вид ей было очень худо, гораздо хуже, чем чувствовала себя Шестая.
— А потом вошел он, могадорец, который выглядел, как обычный человек с улицы. Он был маленького роста с волосатыми руками и густыми усами. Вообще почти все они носили усы, как будто насмотрелись фильмов начала 1980-х годов и решили, что так и надо выглядеть, чтобы не выделяться. На нем была белая рубашка, верхняя пуговица была расстегнута, и я почему-то уставилась на вылезающие из-под нее густые черные волосы. Я посмотрела ему в глаза, и он улыбнулся так, что я поняла: ему не терпится приступить к тому, что он задумал. Я заплакала. Я опускалась вниз по стене, пока не повисла на наручниках, и сквозь слезы видела, как он доставал из ящиков стоящего посередине комнаты стола бритвы, ножи, щипцы и сверло.