По дороге проезжает машина, и, пропуская ее, мы спрыгиваем в кювет. Она с разгону сворачивает на мощеную дорожку к стоящему неподалеку дому, и из нее выпрыгивает мужчина в черной кожаной куртке. Он колотит во входную дверь и кричит, чтобы ему открыли.
— Ничего себе. Сколько сейчас времени? — спрашиваю я Шестую.
Она идет по направлению к дому и к мужчине, все еще держа меня за руку.
— Какая разница?
Когда мы подбираемся к нему метра на три, мне в нос бьет запах алкоголя. Этот тип перестает стучать и кричит:
— Открой эту чертову дверь, Шарлин, или я не знаю, что сделаю!
Шестая одновременно со мной замечает у него за поясом револьвер и сжимает мне руку.
— Отделай его, — шипит Шестая.
Он стучит и стучит, пока в переднем окне не зажигается свет. Потом женский голос кричит через дверь:
— Убирайся отсюда! Убирайся отсюда, Тим!
— Открой сейчас же! — кричит он в ответ. — А не то, Шарлин! А не то! Ты меня слышишь?
Мы уже на расстоянии вытянутой руки от него. Я вижу под его левым ухом блеклую татуировку: лысый орел со змеей в когтях.
Она кричит, и в ее голосе прибавилось дрожи:
— Оставь меня в покое, Тим! Зачем ты приехал? Почему ты не оставишь меня в покое?
Он колотит и кричит еще громче. Я уже собираюсь придушить его, сдавить у него на шее этого орла вместе со змеей, но тут вижу, как его револьвер медленно выползает у него из-под ремня и потом зависает в невидимой руке Шестой. Она приставляет револьвер к его затылку, засовывает дуло в его русые волосы и с громким щелчком взводит курок.
Мужчина перестает колотить в дверь. Он также перестает дышать. Шестая еще крепче давит револьвером в его голову, потом начинает передвигать прижатое дуло вправо. От вида зависшего перед его лицом револьвера мужчина весь побелел. Он моргает и яростно трясет головой, надеясь очнуться от этого наваждения в своей постели, на скамейке в парке или в баре, из которого приехал. Шестая двигает револьвером из стороны в сторону, и я жду, что она что-то скажет и тогда у него от страха окончательно съедет крыша. Но вместо этого она вдруг разворачивает револьвер в сторону машины. Она стреляет, и на лобовом стекле появляется круглая дыра. Он пронзительно кричит и начинает рыдать.
Шестая снова наводит револьвер ему в лицо, и он замолкает, его губы все в соплях.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — говорит он. — Боже мой, простите. Я, я, я сейчас же уеду. Клянусь. Я уезжаю.
Шестая еще раз взводит курок. Я вижу, как на фасадном окне вправо сдвигается занавеска, открывая лицо крупной блондинки. Я сжимаю ладонь Шестой, и она отвечает пожатием.