– Володя, как ты его назовешь?
– Не знаю, – удивился Береговой, появляясь из кухни. – Я не думал. Как-то надо назвать, это верно.
Он присел перед псом на корточки и погладил сначала морду, а потом между ушей. Пес внимательно следил за его рукой.
Митрофанова тоже присела.
– А он мальчик или девочка?
Тут Володя засмеялся.
– Он мальчик. Это легко определить, если зайти к нему в тыл. Ты будешь кофе?
– А у тебя есть?
– Вот что у меня всегда есть, так это кофе! – И он поднялся, как будто чем-то недовольный.
Митрофановский страх сказал: «Ему неловко, ты видишь? Он не знает, что с тобой делать дальше. Если уж тебе так приспичило, выпей ты этот кофе и уезжай немедленно!»
Она еще погладила пса, который шумно вздохнул и осторожно пристроил голову на лапы, обошла его и посмотрела в окно.
До самого горизонта простирались поля, поля, какой-то обглоданный лесок, немного в стороне покосившиеся домики, должно быть, остатки деревни, которую вот-вот проглотит прожорливое смрадное чудище – Москва.
– Володя! – позвала она довольно громко. Вернее, это ее гордость позвала. – Ты вызовешь мне такси?.. Моя машина в издательстве осталась!
Береговой вывалился из кухни. В руках у него были кофейная турка и полотенце.
– Ты что? Уезжаешь?
– Ну да, – отозвалась гордость очень уверенным голосом. – Кофе выпью и поеду. Ты без меня справишься прекрасно. Собака смирная. Только ей, по-моему, нужно место сразу определить. Так, чтобы она знала, что это ее место. Мне кажется, лучше рядом с твоим столом. Ты же за ним много времени проводишь...
– Кать, ты уезжаешь?
– Анне Иосифовне я позвоню, – продолжала неумолимая гордость, – все расскажу. А такси, наверное, уже можно вызвать. Оно будет сюда долго ехать!
– Хорошо, – согласилось непонимание, ставшее окончательным и бесповоротным. – Сейчас вызову. Но кофе-то ты попьешь?
– Да, да, – быстро сказала Митрофанова, ненавидя его, и кофе, и собаку, из-за которой вышла вся эта канитель. – Мне бы только руки помыть. Я пса гладила.
Береговой подбородком показал на синюю дверь и ушел на кухню, а она в ванной некоторое время рассматривала себя в зеркале и слушала гордость, которая говорила: «Видишь, как хорошо, что ты успела раньше! Всегда так делай! А то полезла бы к нему с объятиями, вот была бы история! Ничего у тебя с ним не выйдет, и вообще пора перестать думать о всяких там кавалерах! Тебе за тридцать, и ты все про себя знаешь! Ничего и никогда у тебя не получится, зато у тебя есть я, гордость! И я не допущу!..»
Митрофанова отвернулась от зеркала, шмыгнула носом и сглотнула слезы.