– Я не знаю, – произнесла Митрофанова осторожно. – А разве у нас... должно получиться?..
– Да ведь почти получилось! Помнишь, когда ты меня из кутузки вызволила и я за тобой приехал! Какая-то стоянка была или что там?
– Площадка перед фитнес-клубом, – пояснила Митрофанова.
Сердце, бухавшее у нее в ладони, заставляло ее вздрагивать в такт.
Она и вздрагивала в такт.
– И с тех пор ничего не получается! Ты как будто от меня бегаешь! Я делаю что-то не так? Неправильно себя веду?
Митрофанова хотела сказать, что вся штука в том, что он ничего не делает и никак себя не ведет, но промолчала.
– Я тебе не нравлюсь?
Митрофанова вскипела:
– Что за глупости, Володя? Что за детские категории – нравлюсь, не нравлюсь! С чего ты вообще взял, что...
– Да, – согласился он и отпустил ее. – Действительно. С чего я взял? С того, что ты меня один раз поцеловала?..
Его расстроенное лицо с красными пятнами на щеках и очень темными длинными бровями было близко от Кати, и ее ладонь – как-то независимо, сама по себе, отдельно от нее – поползла вверх, доползла до шеи в вырезе черной майки. Шея оказалась влажной.
Береговой замер. Кажется, даже сердце перестало стучать.
Гордость, страх, робость и непонимание дружно упали в обморок.
Катя еще потрогала его шею, и она ей очень понравилась, сильная и немного колючая. Сто лет она не трогала ничего подобного и забыла это ощущение живого под собственными пальцами.
– Зачем ты меня трогаешь?
– Мне хочется.
Теперь она трогала его щеку, тоже влажную и колючую, прекрасную.
– Я какая-то неправильная, – призналась Катя, рассматривая его лицо, все по отдельности, щеки, брови, губы. В глаза она не решилась посмотреть. – Со мной сложно.
– Хочешь, я буду за тобой ухаживать, – предложил Береговой. – Как положено.
– А как положено?
– В кино буду приглашать, букеты дарить. На танцы. В театр. На концерты. В кафе. В парк гулять.
Больше он ничего не смог придумать в смысле предстоящих ухаживаний, потому что сил у него не осталось.
Все это было новым, острым, волнующим, но у него не осталось сил.
Он взял Митрофанову за уши, в которых болтались сережки, по две в каждом ухе. Они возбуждали его ужасно, он даже в издательстве старался никогда на них не смотреть, чтоб не вышло ничего такого, и поцеловал.
И все такое случилось.
Екатерина Митрофанова на какое-то время потеряла сознание. На самом деле. Должно быть, это было очень короткое время, мгновение или даже меньше, но обморок с ней случился.
В глазах стремительно потемнело, похолодело и отдалось в голове, ноги сделались ватными, и она, наверное, на самом деле свалилась бы на пол, если б Владимир Береговой не держал ее крепко.