Он быстро поднялся, обнаружил на себе один носок, застеснялся и перепугался.
Она смотрела на него.
Он содрал носок, зашвырнул его, захлопнул дверь, прыгнул на матрас и повалил Катю. Она сделала попытку вырваться, но он держал ее за шею и вырваться не дал.
Они лежали на матрасе и смотрели друг на друга.
– Ты не уедешь?
Она коротко вздохнула.
– Это что означает? – спросил он.
– Я не уеду.
– Хорошо.
И они помолчали.
– А это что? – Она потрогала его подбородок, где был маленький белый шрам.
– А это я еще в интернате подрался.
– Почему в интернате?
– Я учился в физмат-интернате при МГУ. Я же... законченный ботаник. Отличник. Сливной бачок.
– Как?!
– Я все соревнования всегда проигрывал! Это называется – сливать. Береговой, ты опять все слил.
Катерина моргнула, как сова, и уточнила осторожно:
– Ты шутишь?
– Нет.
– Ты же... спортивный.
– Да ладно.
Она чувствовала себя колодником, которого только что расковали, и он еще толком не понимает, что руки и ноги шевелятся и на самом деле принадлежат ему, что нигде не затекло и не больно, и хочется двигаться, пусть пока понемножку, осторожненько, как бы примеряя к себе собственное тело.
Обеими ладонями Катя провела по Володиным бокам – он слегка дернулся, будто от щекотки, – добралась до спины и по ней тоже провела, а потом спустилась ниже и потрогала плотные длинные ноги.
– Ты никакой не сливной бачок.
Он хмыкнул, пожалуй, растроганно, а ей хотелось проверить степень своей новой свободы, и, немного подвинувшись, она углубилась в изучение его тела и забрела в неизведанные – нет, изведанные, но еще не окончательно! – дебри, их тоже немного поизучала, чем моментально довела его до полного неистовства, и оказалось, что у нее полно этой самой свободы! Она, свобода, еще только начинается, еще только плещется у ног, а дальше простирается целый ее океан, и этот океан принадлежит ей, Екатерине Митрофановой.
Нет, им обоим – Екатерине Митрофановой и Владимиру Береговому.
До вечера они пролежали на матрасе и почти не разговаривали. Все разговоры отложили на потом, и в этом тоже была свобода – можно не бояться никаких разговоров, ибо ничего плохого с ними уже не случится.
Или почти ничего.
Потом пришлось встать, потому что их собака стала уж очень отчетливо вздыхать у самой двери, и Береговой сказал, что должен ее вывести. Его то есть.
– Хочешь, тебя тоже выведу?..
Митрофанова выходить отказалась.
С совершенно новым для себя чувством заботы, немного приправленным смущением и еще ликованием, он достал для нее чистое полотенце – и застеснялся, что неглаженое, – велел до его прихода лежать на матрасе, быстро принял душ и, прыгая на одной ноге, стал натягивать джинсы.