Затем он наклоняется — все ближе и ближе, — так, что мы практически касаемся друг друга, и я ощущаю сладко-горький вкус его дыхания.
— Натали, — шепчет он, накручивая на палец золотистый локон. — Тебе надо почаще распускать волосы.
Все еще в оцепенении, я почти пускаю слюни от восхитительного нахальства этого парня, но тут между нами возникает бледное круглое лицо. Мы отодвигаемся друг от друга, и над нами звенит противный голос Франни:
— Наталиии! А где же твой дружок? Сол Боукок?!
Я знаю Бабс очень давно. Я знаю, что заставляет ее смеяться, — названия разных местечек, типа Пиддльхинтон или Браун-Вилли.[2] Я знаю, что заставляет ее плакать, — все что угодно: от газетных репортажей о голодающих детишках до финала фильма «Тернер и Хуч», когда Хуч умирает, но оставляет после себя щенячье потомство. (Она тогда орала во всю глотку: «Но ведь это не одно и то же!») Я знаю, что она ненавидит мелкие зубы и абрикосовую мякоть. Я знаю, что от бюстгальтеров с проволокой у нее выступает сыпь. Я знаю, что она может побить Тони в армреслинге. Я знаю, что у нее над левой коленкой крошечная, черная точка, — память о детской шалости с острым карандашом. Я знаю, что ее любимые слова — это «хали-гали» и «тыковка». Я знаю, какие звуки издает Бабс, когда занимается сексом.
Так что можете представить себе мое негодование, когда Бабс стала по новой знакомить нас с Саймоном.
— Так, ага, а откуда вы знаете Барбару? — спросил он.
Я не поверила своим ушам: да как он мог такое сморозить? Это же все равно что спросить Господа Бога: «Так, ага, а откуда вы знаете Адама?»
— Откуда я знаю Барбару?! — пронзительно взвизгнула я. Правда, тут же постаралась взять себя в руки, поскольку с деревьев градом посыпались летучие мыши, в ужасе затыкавшие свои ушки. — Да я ее уже тыщу лет знаю! — У меня даже перехватило дыхание. — Мы с ней закадычные подруги.
Я была так поражена, что не сказала больше ни слова, однако его вопрос еще долго бушевал в моей голове, словно хулиган в детской песочнице. Какими же надо быть одержимыми, если за целых семь дней ускоренного курса интимной близости Бабс ни разу не упомянула обо мне? Но скоро я все поняла. Их увлечение было взаимным и тотальным. Эти их бесконечные ласки в моем присутствии. Меня так и подмывало заорать: «Да прекратите вы, в конце-то концов!» Но они не хотели ничего видеть и слышать. Когда я что-нибудь говорила или даже просто улыбалась, эти двое становились слепыми и глухими. Меня исключили как класс. Это было ужасно обидно. Все равно как если бы вор не пускал вас в ваш собственный дом. Я не могла в это поверить.