, Натали, это то, чего тебе никогда не понять, — он разрывал меня, и сейчас разрывает, я чувствую себя листом бумаги, разорванным на мельчайшие клочки, и вот что я тебе скажу, да, я скажу тебе все, что думаю, ну да, ты сейчас издаешь очень правильные звуки, вместо того чтобы честно во всем признаться. Вот тогда-то ты и подумала: ого, парень, похоже, взялся за ум, не пора ли с ним перепихнуться, так? Потому что ты никак не могла понять одного. Ты никак не могла взять в толк: как это может быть, чтобы такой красавчик, как Саймон, — и вдруг выбрал такую жирнятину, как я. Только не лги мне, Натали, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — кроме тебя, больше никто не думает обо мне так, но я в такой форме, о которой ты можешь только мечтать, хотя я-то знаю, что ты обо мне думаешь, тебе
отвратительно то, что, хотя у меня и приличные формы, крупное тело, и я не играю в маленькую женщину, — и все равно у меня есть мужчина. Ты не могла этого переварить, ты должна была доказать самой себе, — своей неполноценной, пустой душонке, — что сможешь заполучить
моего мужа, этот мелкий всплеск твоего больного эго значил для тебя больше, чем шестнадцать лет нашей дружбы; больше, чем вся моя
жизнь.
Несмотря на страстность речи, произносит ее Бабс практически шепотом. Это все равно как если б на тебя очень тихо поливали нечистоты из сточной канавы. Я пристально смотрю на нее, с ужасом ожидая следующего потока.
— Ну? — шипит она. — Разве я не права?
Мне отчаянно хочется возразить ей. Пропахиваю себя в поисках храбрости. Где-то там, внутри должны же завяляться хоть какие-то остатки.
И говорю:
— Да, это правда, что я почувствовала себя… э-э… брошенной, когда ты вышла замуж, почувствовала, что осталась одна. Да, это правда: мне гораздо спокойнее, когда я вижу, что ты… — сглатываю, — … крупнее меня.
Делаю паузу — на тот случай, если Бабс вдруг ощутит потребность врезать мне еще раз. Но она этого не делает. Она просто сидит и слушает. Я вздрагиваю. Враждебность Бабс — это в сорок тысяч раз хуже враждебности кого-то еще. Если процитировать принцессу Диану (далеко не частая моя привычка): «Она — моя скала». И мало приятного, если эта скала вдруг рушится тебе на голову всей своей мощью.
— Это правда, я тебе уже говорила, я действительно ревновала к тому, что ты была влюблена, завидовала, что ты встретила подходящего парня. Но все остальное — неправда! — выпаливаю я. — Саймон, он… он… чудесный человек, но… он… не мой тип, и даже если бы и был моим, то я бы никогда, ни за что на свете! Я слишком уважаю тебя, Бабс, все уважаю: и то, что ты делаешь, и то, какая ты, и, и я никогда не считала тебя жир… такой, какой, по твоим словам, я тебя считаю. Ты — амазонка, и это тебе очень идет. Да, я… я знаю, мне бы это не пошло, но…