Чечилия Галлерани действительно была великолепна. Поэтому Леонардо, игнорируя показную мишуру и прикрасы, все эти традиционные ухищрения придворных красавиц, отдает предпочтение естественной красоте. Он решает изображать модель без каких-либо украшений. Перед нами на картине предстает молодая девушка в непорочной красоте своих семнадцати лет, в позе, исполненной сдержанности и целомудрия. Ее внимание привлечено неким событием, происходящим за пределами картины, куда и обращено ее на три четверти повернутое лицо. На руках она держит белого горностая, внимательно смотрящего туда же, куда обращен и взгляд его хозяйки. Зверек находится в состоянии напряженного ожидания, готовый отреагировать на любое развитие событий.
Дама и горностай словно сливаются воедино, между ними воистину трогательное, символическое единодушие. С нежным, добродетельным, сияющим выражением лица Чечилии перекликается безупречная белизна животного, про которого говорят, что он предпочитает пленение и смерть грязи отвратительной норы. Горностай служит также символом умеренности. Вспоминая об этом произведении Леонардо, говорят о «портрете-скульптуре» – настолько живо представлено изображенное на нем. Художник выписал горностая, это символическое животное, с такой силой реализма, что, кажется, он вот-вот оживет и в полной мере проявит свою агрессивную натуру хищника, какой был наделен и сам Лодовико Моро… Когтистые лапы зверька, готового к атаке и судорожно вцепившегося в красный рукав девушки, свидетельствуют об этом.
Леонардо определенно писал горностая с натуры. Миланские меховщики часто привозили горностаев; не только их мех, но и сами они вошли в моду, поэтому их нередко держали в качестве домашних животных. Известно, что и Чечилия имела у себя пару этих модных животных.
Портрет сразу же заинтриговал публику, приковал к себе пристальное внимание. Начавшиеся пересуды делали свое дело. Основываясь не столько на внешности модели, сколько на движении ее души, утверждали, что художник восхваляет всякого рода соблазн.
В Милане для Леонардо как для художника этот портрет явился тем же, чем во Флоренции около 1470 года – портрет Джиневры Бенчи. И хотя громкой славы, о которой мечтал Леонардо, портрет ему не принес, он послужил пропуском к герцогскому двору. Леонардо поручили организацию придворных праздников. В этом он сумел сполна проявить особенности своей натуры, потрясающе жизнерадостной, щедро наделенной талантом создавать вокруг себя обстановку праздника, буквально излучающей радость. Ничто не удавалось ему лучше, чем доставлять удовольствие сразу многим. И здесь, трудясь над созданием неосязаемого творения коллективной радости, он проявил себя новатором, до того ярким, что успех не заставил себя ждать. Более того, успех был настолько ошеломительным, что организация придворных праздников стала специальностью Леонардо – на всю его оставшуюся жизнь.