Изумление овладело обоими; смех замер. Повисла тишина, нарушаемая лишь отдаленным гулом, доносившимся из спортивного зала. Сердца их, казалось, бились в унисон; Шелли чувствовала тяжелые удары сердца Гранта через свой свитер. Его крепкие ноги прижались к ее бедрам, прикрытым лишь короткой шерстяной юбкой. Одна из его ладоней оставалась на ее талии, а другая решительно скользнула к середине ее спины. Дыхания их смешались, когда лицо Гранта чуть склонилось к ней.
Словно окаменев, они стояли, смотря друг на друга в немом изумлении. А затем порывисто, будто только что осознав сомнительность положения, Грант нагнулся к Шелли.
Губы его коснулись ее губ, нежно-нежно. Замерли. Прижались, разомкнули ее уста. Кончик его языка коснулся ее, и обоих словно пронзил электрический разряд. Грант резко выпустил ее из рук и отступил на шаг. Увидев слезы унижения в ее испуганных глазах, сердце его сжалось от отвращения к самому себе.
– Шелли…
Она метнулась в сторону.
Все с тем же зажатым под мышкой знаменем Шелли очертя голову бросилась прочь из спортивного зала к отцовской машине. Когда час спустя встревоженные родители обнаружили ее скрючившейся на заднем сиденье, Шелли пояснила, что плохо себя почувствовала и вынуждена была уйти…
– Я напугал тебя в тот вечер, – сказал Грант. Он не дотрагивался до нее, хотя ладонь его лежала на столе совсем рядом с ее рукой. Стоило ему чуть приподнять мизинец и шевельнуть им – он бы тотчас коснулся Шелли.
– Да, напугали. – Слова давались ей с превеликим трудом. – Я сказала родителям, что заболела, и пролежала в постели целых три дня из рождественских каникул. – Она попыталась улыбнуться, но вдруг почувствовала, что губы ее дрожат.
Да, тогда она лежала в постели, растревоженная, сбитая с толку, задаваясь вопросом, почему ее грудь начинает трепетать, стоит только вспомнить прикосновение губ мистера Чепмена. Почему нетерпеливая возня ее школьного приятеля лишь раздражает ее, и почему она так хочет сейчас вновь и вновь ощущать руки мистера Чепмена на своем теле?.. Повсюду… Ласкающие, неторопливо поглаживающие, дотрагивающиеся до ее груди… И его поцелуи… Слезы жгли глаза. Уткнувшись в подушку, она рыдала от стыда.
– Не одна ты испугалась. Уж я-то как перетрусил, – произнес Грант, невесело, рассмеявшись. – Представляешь, что бы сотворил учительский ко – митет Пошман-Вэлли, застав меня целующимся со своей ученицей? Да я бы почел за счастье быструю смерть, лишь бы не четвертовали! Слава Богу, никто нас в тот вечер не видел. Для тебя это было даже важнее, чем для меня. Я мог уехать. Ты – нет.