Но помимо всех тех предметов, которые постигались ею в стенах Кенсингтонского дворца, где она была фактически пленницей, существовало еще кое-что, гораздо более важное для нее, чем все прочие знания и открытия — наиболее решительно и непреклонно она изучала саму себя, составляя обо всем свое собственное мнение.
Как вот теперь она могла сказать с абсолютной уверенностью, что доподлинно и искренне, полностью и бесповоротно не выносит черепаховый суп.
Она его просто ненавидела.
Поскрипывание ее пера, выводившего слова на странице дневника, было единственным звуком, нарушавшим царившую в комнате тишину. На правой стороне разворота, в самом верху страницы она изящно вывела «черепаховый суп».
Одна только мысль о нем. О черепаховом супе. Уф. У нее скрутило живот. Ее рот скривился. Одной мысли о нем было достаточно, чтобы самое щедрое сердце превратить в скрягу.
Принцесса жила в одной комнате с матерью; сейчас та оторвала взгляд от книги, которую читала.
— Уже поздно, Виктория, — сказала она по-немецки: когда они были одни, то говорили именно на этом языке.
— На самом деле, скоро будет рано, — подумала про себя принцесса, — вот-вот будет полночь. Вслух же она попросила: «Еще чуть-чуть, мама».
— Правительнице нужен отдых, — наставительно напомнила герцогиня Кентская, мягко улыбаясь дочери.
В двадцати милях от них, в Виндзорском замке, король Уильям, или Вильгельм IV, умирал от своей «сенной лихорадки», и ни для кого не было секретом, что герцогиня, как никто более, с нетерпением ожидала его кончины. «Сенная лихорадка, — насмешливо фыркнула она, услышав официальный диагноз, — его нужно опылять до самой смерти. Непременно пошлем ему цветов с пожеланием скорейшего выздоровления!»
«Т-с-с, мама, — попросила тогда Виктория, ибо своего дядю она любила. Конечно, спору нет, он ссорился с ее матерью, да и собственные подданные его не слишком-то жаловали, но к ней он всегда относился с большой добротой и сердечностью.
— Моя дорогая, ты можешь продолжить свою писанину завтра, — настаивала герцогиня и позвонила в колокольчик. Виктория постаралась скрыть свое недовольство. Она любила засиживаться допоздна.
В комнате снова стало тихо.
То есть если не считать поскрипывания пера в дневнике Виктории. Теперь она перевела взгляд на левую часть списка, перейдя к более приятным мыслям.
Больше всего на свете она обожала своего спаниеля — любимца и красавца Дэша. Она наряжала его, как другие девушки одевают своих кукол, купала его каждую неделю и регулярно гуляла с ним по часам, будь то дождь или солнце; повсюду брала его с собой, и, взамен, он был самым приятным и верным спутником, о каком только можно мечтать.