Она покачала головой:
— Для первой вы опоздали, мой повелитель, а до второй еще лет шестьдесят скакать на быстром коне. Приподнимитесь… вот так… теперь можете выкарабкиваться.
Она взяла полотенце, и едва я вылез, начала тщательно убирать все капли с моего разомлевшего в теплой воде тела. Я послушно поднял руки и наслаждался домашним покоем.
Ужинали вдвоем, никто из слуг не появился, она сама подала на стол, а потом всякий раз замирала смиренно, пока я не догадывался велеть сесть и не выеживаться с традициями.
Еще когда подала баранью похлебку, в распахнутое окно влетел дракончик, чуть крупнее воробья, красноголовый и с зелеными крыльями, в то время как толстое пузо ярко–желтое, как у канарейки.
Сделав круг, он по–свойски сел на край стола, подальше от меня. Коготки впились в доску, я заметил там множество царапин, покосился на меня бусинками глаз и начал бочком–боком подбираться к куску сыра.
Она сказала извиняющимся голосом:
— Это дочкин любимец…
— Милая ящерица, — сказал я безучастно. — Это взрослый? Или еще вырастет?
Она мягко улыбнулась:
— Молодой еще, но уже не вырастет. Говорят, где–то бывают с барана, но в наших землях не крупнее курицы.
— Такой много не уворует, — сказал я. — Разве что стаей.
— Они в стаи не сбиваются, — пояснила она.
— Ну да, — согласился я, — холоднокровные… Подай–ка тот хрен. Или это пастернак?
— Хрен, — сказала она, — только очень острый.
— Ничего, я сам не шибко сладкий.
Дракончик ухватил ломоть сыра и, опасливо косясь на меня, оттащил подальше по столу, а там, не в силах поднять и унести, начал жадно жрать крохотной пащечкой.
Через некоторое время на подоконник сел еще один, но весь стильно зеленый, крылья как у летучей мыши, тонкие и с перепонками, чешуя крупная, словно от особи побольше, от этого кажется рыцарем неведомого драконьего мира.
Я протянул ему на вытянутой руке кусок сыра, дракончик смотрел недоверчиво, глаза у него хоть как у птицы, по обе стороны головы, но настолько крупные и выпуклые, что ему не надо поворачивать голову направо и налево, чтобы рассмотреть обеими.
— Ну, — сказал я ласково, — бери, дурашка, а то сам съем, долго уговаривать не буду.
Он спикировал с подоконника, широко распахнул крылья, пронесся над полом, я даже наклонил голову, чтобы проследить за ним, однако вдруг резко ринулся вверх, выхватил из моих пальцев сыр и, натужно хлопая крыльями, вернулся на подоконник.
Я видел, что трусит, однако и ринуться отсюда наружу стремно: другие могут отнять по дороге, и он, переведя дыхание, принялся лопать прямо там на месте, не сводя с меня недоверчивого взгляда по–детски крупных глаз.