— Я подам еще чаю и кексы.
Как только дверь за ним закрылась, Маркейл повернулась к бабушке.
— Да, у меня все в порядке. Я хорошо кушаю. И пока не влюблена. А теперь, когда с формальностями покончено, мы можем поговорить.
У бабушки дрогнули губы, а в глазах вспыхнул огонек.
— Значит, я настолько предсказуема, что ты можешь ответить на все мои вопросы еще до того, как я их задала?
— Да, но только в самом лучшем смысле слова.
Маркейл была близка с бабушкой, и это доставляло радость им обеим.
Кроме друг друга, у них не было никого на свете. В двадцать семь лет это еще можно вытерпеть, но в более солидном возрасте, как догадывалась Маркейл, гораздо труднее.
Это мать виновата в том, что согласилась с глупым указанием отца решать, с кем ее дочь может и с кем не должна видеться. Ее отец, сэр Мангус Фергюсон, обедневший ирландский лорд, был просто помешан на собственной родословной и не одобрял бабушку — хотя более чем охотно принимал от нее деньги, пока его непомерная расточительность не вынудила ее лишить его столь щедрых поступлений.
Отец никогда не простил ее и запретил жене и пяти дочерям вообще когда-нибудь разговаривать с бабушкой. Хорошо, что Маркейл никогда не слушалась отца. Даже в пятнадцать лет она уже понимала, что он просто хвастун и пустой человек.
Тихий стук оповестил о прибытии Бриггза. Он появился с подносом, и через несколько секунд перед Маркейл стояла чашка горячего чая и тарелка с кексом — белым, как белая льняная салфетка, расстеленная у нее на коленях.
— Благодарю вас, Бриггз.
— Рад услужить вам, мисс. — Обернувшись к хозяйке, он вежливо спросил: — Не желаете ли еще чая, миледи, пока я не ушел?
— О нет. Мне достаточно. Спасибо, Бриггз.
Тот учтиво поклонился и тихо вышел.
— Он — сокровище, — сказала Маркейл, дождавшись, когда закроется дверь. — Мой дворецкий далеко не такой внимательный.
— Не знаю, что бы я без него делала, — честно призналась бабушка.
— Думаю, тебе не стоит беспокоиться. И не только потому, что Бриггз искренне восхищается тобой. Ты — великолепная хозяйка, дорогая.
— Тем, кто заботится о других, платят той же монетой.
— Это хорошее жизненное правило.
Маркейл старалась верить, что человеческая доброта наследуется. Она научилась этому у бабушки, но события последних нескольких недель существенным образом эту веру поколебали. Маркейл упала духом, подумав о послании в своем ридикюле. Она не знала как, но должна была довести его содержание до бабушки.
— Маркейл, дорогая, ты смотришь на чашку с чаем так, словно думаешь, что она может взорваться.
— Прости. — Она выдавила из себя улыбку. — Я просто немного расстроена.