Когда холод стал почти невыносим, Сэм решил, что пора возвращаться к машине. Он уже отошел от могилы, но вдруг вернулся обратно.
— Знаешь, Федерика… Я давно хотел тебе сказать…
Его голос сорвался.
— Я никогда не говорил тебе об этом. Вообще никому не говорил…
Сэм остановился на мгновение, словно еще не решил, стоит ли продолжать. Стоит ли все рассказывать тому, кого любишь? Наверное, нет. Но он продолжил:
— Я никогда не говорил тебе, потому что… Но если ты теперь на небесах, ты и так знаешь.
Никогда еще после смерти Федерики он не ощущал ее присутствие так сильно. Может быть, потому, что все вокруг стало совершенно нереальным, белым, словно он сам оказался на небесах.
Сэм начал говорить. И говорил долго, не останавливаясь, снимая с сердца многолетний груз. Это не было признанием в измене или в том, что он когда-то утаил от нее деньги, и это не было рассказом о старых семейных секретах.
Это было другое.
Нечто гораздо более серьезное.
Когда он закончил, то почувствовал себя опустошенным и совершенно лишившимся сил.
Прежде чем уйти, он тихо сказал:
— Но я надеюсь, что ты все еще любишь меня.
Спасти чью-то жизнь — все равно что влюбиться, ни один наркотик с этим не сравнится.
Потом ты дни напролет ходишь по улицам и видишь, что все преобразилось. Ты думаешь, что стал бессмертным, как будто спас жизнь самому себе.
Из фильма Мартина Скорсезе
«Воскрешая мертвецов»
Больница Святого Матфея, 17.15
Заканчивая вечерний обход, Сэм всегда оставлял две палаты напоследок. Может быть, потому, что этих пациентов он вел уже давно и, не признаваясь себе, давно считал их членами своей семьи.
Он тихо открыл дверь в 403-ю палату детского онкологического отделения.
— Привет, Анджела.
— Добрый вечер, доктор Гэллоуэй.
Четырнадцатилетняя девочка, худая и прозрачная, лежала в палате одна. Корпус ноутбука, стоявшего у нее на коленях, переливался ядовитыми цветами.
— Что нового?
Анджела рассказала, как провела день. Обо всем она говорила с насмешкой и иронией. Она считала, что окружающий мир враждебен, ненавидела сочувствие и никому не позволяла себя жалеть. У нее не было настоящей семьи. Сразу после рождения ее подбросили в приют в одном маленьком городке в Нью-Джерси. Она росла трудным, замкнутым ребенком, и ее постоянно передавали из одной приемной семьи в другую. Сэм потратил немало времени, чтобы завоевать ее доверие. Анджела уже давно лежала в больнице, и он иногда просил ее поговорить с другими детьми, с теми, кто был младше ее, чтобы успокоить их перед операцией.
Глядя, как Анджела смеется, Сэм снова подумал: трудно поверить, что прямо сейчас раковые клетки распространяются в ее крови. Девочка была больна тяжелой формой лейкемии. Было уже две попытки пересадить костный мозг, но ее организм оба раза воспротивился этому.