— Пожалуйста, Бетти, прости меня… Я просто потерял над собой контроль. А сейчас времени у нас в обрез. Мы не можем задерживаться, иначе я ни за что не ручаюсь. Одно скажу, я не допущу повторения прежней трагедии…
— Ох, Джошуа, ты упрямо не хочешь мне ничего объяснить. Думаешь, я не пойму тебя? — Господи, зачем я это сказала? Что я собираюсь понимать? Почему он пренебрег мною? Разве это можно понять? — Хорошо, — холодно проговорила она, — идти так идти. По правде говоря, мне нет никакого дела до ваших переживаний.
Самолюбие, вот что пришло ей на выручку, заключив раненое сердце в непроницаемый панцирь. Она вдруг подумала, что лучше отказаться от всего, чем униженно выяснять причины утраты. Прекрасно можно прожить и без него. Гордость дороже… Так что, если он и пустится сейчас в объяснения, она просто не станет слушать. Что она, в самом деле? Есть из-за чего расстраиваться! Ну, сотворили они любовь… Да нет, впрочем, какая там любовь… Просто позанимались сексом…
В этот момент земля содрогнулась под ними, будто сама природа решила прервать все их объяснения и переживания, грозно напомнив не о любви, а о смерти. Бет подхватила свой рюкзак и спросила:
— Так мы идем или нет?
— Идем, родная моя, конечно, идем. И не пугайся! Даже если вообразить невозможное, что извержение и вправду начнется, лавовый поток пройдет совсем в другом месте. Тебе ничего не грозит, девочка. Кому угодно, но только не тебе!
И он вдруг с ненавистью погрозил жерлу вулкана кулаком.
Бет вздрогнула. Она не понимала причины его ненависти. Даже спросила себя, не Вьетнам ли оставил в мозгу этого человека свой страшный, неизгладимый след?
Да нет! Какой там Вьетнам! — истерично прозвучало в ее мозгу. Это ты, ты, Бет Кристи, разбудила в нем безумие прошлой жизни!
С тревогой глядя на странное выражение, возникшее вдруг на лице Бет, Джошуа дико захотел обнять ее и успокоить, но он не сделал так, а достал из кармана зеркальные очки и водрузил их на нос. Не может он ее сейчас утешать, иначе, сам раздавленный горем, он совсем расклеится, и у него недостанет сил для ее спасения. Поэтому он сделал шаг, другой и начал этот последний их переход, который мог оказаться самым опасным. Он ничего не сказал, не предложил ей руку, даже не оглянулся, ибо всем своим существом чувствовал: она идет следом.
Они прошли милю, которую Бет почти не заметила, терзаемая то гневом, то сожалением, то казня себя за глупость. Но постепенно в ней накапливался и страх, ибо земля под ними дрожала, в недрах горы что-то ухало и погромыхивало, колебания почвы чувствовались при каждом шаге, и паника, зародившаяся где-то в подсознании, наконец вытеснила все мысли, кроме одной: стало по-настоящему опасно. Она старалась не выказывать ужаса, вкравшегося в ее сознание. Но все же не смогла удержаться от крика, когда увидела, как несколько мертвых деревьев, стоящих вдоль тропы, скрипя и похрустывая черными сучьями, исполняют какой-то дикий танец, пьяный и безумный.