— Неужели и ночью надо воевать? — с негодованием спросил Вернер.
— Нам сообщили, что англичане предпримут масштабное наступление на северном фронте, — со спокойствием ответил Франсуа.
— Но ведь это невыносимо. Голова взорвется так, от постоянных разрывов. Нужно ведь хоть на минуту останавливаться, давая друг другу передышку.
— А ты чего хотел? Думал, на рыбалку приехал? Парень, что ты вообще здесь делаешь? Тебе бы за школьную парту и решать различные задачки, чего ты приперся сюда?
— Захотелось стать мужчиной, месье.
— Мужчиной становятся немного по-другому, — со смехом передернул Франсуа.
Вернер не оценил шутки француза, и глаза его опустились и погрустнели.
— Да ладно, я шучу, прости, — с чувством вины сказал Франсуа.
— Я слишком труслив, вот что я понял. Хочу кого-то защитить, но понимаю, что боюсь, — продолжил Вернер. — Даже когда пошли в атаку, я забился в эту яму и не смог бежать дальше.
— Но записаться в армию тебе хватило духу, так что не в трусости дело. Ты просто не уверен в себе.
— Я просто не знал, что окажусь в таком месте. Ну посмотрите на меня, неужели я гожусь для атак и рукопашных? Я надеялся на почтовую службу или где-нибудь в тылу, но уж точно не в первой линии, среди смерти.
— Зато вернешься настоящим мужчиной. Только, когда вернешься домой, будет непривычно, и захочешь обратно на войну как ни странно. Здесь формируется настоящее солдатское братство.
— Да какое тут братство, месье. Я здесь был с двумя парнями из нашего университета, встретились с ними в поезде, когда ехали в учебный лагерь. Их вчера обоих убило. Так страшно находиться здесь в одиночестве, жить от атаки до атаки, хотя вчерашняя атака была для меня первой.
— И как чувствуешь себя после первой атаки?
— Страшно очень. Когда бежишь и наши в рядах падают замертво, так и ждешь что следующая пуля в тебя, но они все летят мимо и летят.
— Значит, твоя пуля еще не отлита — радуйся, парень.
— А Вы чем занимались до войны, месье? — неожиданно спросил Вернер.
— Я школьный учитель, преподавал детям ваш немецкий язык.
— Повезло нам, что Вы знаете немецкий, а иначе не понимали бы друг друга, — сказал Вернер, растянув губы в улыбке, в которой все равно прослеживалась грусть.
— Я вообще не понимаю, отчего я не убил Вас обоих еще в самом начале. Видимо, во мне стало просыпаться что-то человеческое на этой проклятой войне, — отрезал Франсуа, заставив Вернера взглянуть на француза испуганно.
— А Вы давно на войне, месье?
— С апреля 1915 года. Попал сразу на Ипр, мясорубка была страшная. Уже больше года здесь. После Ипра был Верден, там мою психику, наверное, совсем переклинило. Уже воюю здесь год, убил немало немцев, но в глазах по-прежнему тот мальчишка из-под Вердена.