Вернер прибежал домой и быстро лег спать, а боль в животе постепенно стала уходить. Он желал уйти из этой реальности, хотел, чтобы его уважали, как и его обидчика. Ведь к Хайнцу питали слабость абсолютно все девушки, а каждый второй парень университета желал завязать с ним дружбу. Глаза Вернера были влажными от слез, идущих от понимания собственной никчемности и слабости. Тогда этот эпизод являлся для него чуть ли не главной трагедией в жизни.
Но эти мысли ушли, и дорогая ему Йена осталась где-то далеко-далеко. Он был так далек от дома, что это никак не укладывалось у него в голове. Темная и страшная воронка ужасала своей мрачностью. Он был тут один, вдалеке от всех своих родных. В то время как его сокурсники изучали законы физики или химические процессы, он сражался на фронте. По телу прошла дрожь, сводящая с ума. Он мог сейчас вскочить и закричать или выстрелить из винтовки в сторону врага. Но он просто заплакал, сильно зажмуривая глаза, давая слезам выйти наружу, словно выжимая сок из лимона. Вместе со слезами выходила боль прошлого, страдания, накопившиеся в душе, этот огромный зверь, засевший внутри, стал вырываться, словно медленно подходящая тошнота. В такую минуту так и хочется крикнуть на всю округу во все горло, но тело будто сжимает тисками, и даже имея желание крикнуть, ты тихо переживаешь все в себе. Столько эмоций за один день, столько увиденного. Душа Вернера в течение нескольких лет была переполнена отрицательными и ненавистными мыслями, и в этот момент весь мрак его внутреннего мира испарился. Увиденное за прошедший день переливалось через край слезами, оставляя все прошлые года где-то позади. Вернер Гольц родился заново.
Через час француз открыл глаза и стал спрашивать Вернера о произошедшем, пока он спал.
— Я вытащил у него дневник из внутреннего кармана и прочитал, это просто кошмар, месье. Вроде еще днем он был живой, только вчера написал последние строки — и все, его уже нет, — сказал Вернер, показывая на тело мертвого солдата.
— Да, это самое ужасное — читать мысли людей после того, как они уже погибли. Ты смотришь человеку в его мертвый и остекленевший взгляд и читаешь строки, написанные им несколько минут назад. Я так недавно похоронил своего друга. Он написал письмо родителям и так же убрал себе в карман, хотел отправить его после очередной атаки, но она стала для него последней, что он видел в своей жизни. Я понимаю, что читать чужие письма неприлично, но не удержался и прочел.
Он дотронулся до врага — не в схватке, не с целью убить. Он никогда раньше не видел французов, никогда не видел иностранцев. Перед ним был человек, готовый убить его в любую секунду, но этот бравый солдат сам устал от войны. Но что Вернер стал понимать — это то, что перед ним такой же человек, имеющий сердце и судьбу.