Майор понимал, что это будет его последняя атака. Идя по траншее, он увидел одиноко сидящего солдата, пишущего письмо, и решил сесть к нему.
— Как дела, солдат? — спросил Райнер с улыбкой, словно был навеселе.
Солдат оглянулся, но не стал вставать, сил уже не было.
— Спасибо, майор. Вот, стараюсь написать письмо жене. Не знаю, что ей рассказать.
— Напиши просто, что любишь ее, и когда все это закончится, ты вернешься к ней.
— Да, майор, это обязательно надо написать. Если бы вы знали, как я скучаю по дому, по нашей гостиной, по камину и креслу, стоящему перед ним. Когда я каждый вечер садился в него, а жена подходила сзади, обвивая меня руками, говорила мне самые теплые и нежные слова — это было обычной жизнью, но я бы все отдал, чтобы оказаться сейчас дома.
— Да, солдат, я тоже скучаю по домашним.
— Как вы думаете, майор, мы вернемся завтра живыми?
— Конечно, рядовой, и речи быть не может. Это наш долг, и мы обязаны его выполнить, но главное — береги себя, что бы ни случилось, заранее выбирай цель и укрывайся за каждым укрытием, которое увидишь.
— Я слышал, что 102 дивизия вчера шла в атаку на северном берегу, и в живых осталось всего лишь 50 человек. Представьте себе, 50 — из нескольких тысяч. Каковы шансы наших трех сотен?
— Не бери в голову, солдат, это мешает.
Сказав это, майор Райнер положил солдату руку на плечо, встал и ушел дальше по окопу, садясь и разговаривая с каждым, кто не находил себе места в компании других однополчан и проводил эти последние часы, смотря в глаза одиночеству.
А в воронке Вернера по-прежнему царила нерешительность касаемо выхода из ситуации. Они оба ждали смерти или жизни — смотря что судьба преподнесет им раньше.
Утро, к несчастью, оказалось коварным и хранило в себе немало сюрпризов. В 8:00 начался обстрел опорного пункта Биаш, который находился недалеко от воронки Вернера и был полностью виден из нее. Немец и француз наблюдали страшную картину небытия, словно земля провалилась в ад, и все перемешалось, неся только страх и хаос. Разрывы снарядов были настолько частыми, что их уже нельзя было различать. Биаш словно сотрясался от восьмибалльного землетрясения. В нескольких километрах вокруг чувствовалось, как дрожит земля. Вся пыль, осевшая на поля, на цветы, деревья, тела убитых в радиусе километра, резко поднялась, словно выбивали ковер размером с целый город. Земля тряслась, края воронки осыпались, Вернер вжался в скат на ее дне и, прикусив кулак зубами, кричал от страха что было силы. Француз также вжался вниз, но не подавая виду, что боится, и готовился к любой ситуации. Пусть даже сейчас здесь появится что-то неземное — он не растеряется и будет выполнять свою задачу, как его учили.