К комнате примыкала отделанная мрамором ванная. Несмотря на размер, она выглядела роскошно — вернее, воспринималась бы роскошной, подумала Наоми, если бы там можно было стоять ни за что не держась. Если бы ее не швыряло из стороны в сторону. Она присела, чтобы собрать с пола туалетные принадлежности Джона, но тут же встала — желудок вдруг подкатил к горлу.
— Тебе помочь? — спросил Джон.
Наоми покачала головой. Корабль снова накренился, и она, потеряв равновесие, рухнула на диван, чуть не раздавив ноутбук Джона.
— Думаю, у меня осталось примерно минуты четыре на то, чтобы разобрать вещи. Потом меня стошнит.
— Мне тоже нехорошо, — сказал Джон. К стене прямо перед ним были прикреплены правила безопасности и картинка, показывающая, как правильно надевать спасательный жилет.
— Почему ты не примешь таблетку от укачивания? — спросила Наоми. — Тебе же можно.
— Если тебе нельзя, я тоже не стану. Буду страдать вместе с тобой.
— Мученик!
Наоми потянулась и поцеловала мужа в щеку. Его привычное тепло и терпкий, мускусный запах одеколона успокаивали. Джон словно излучал силу — и физическую, и моральную. Еще в школе она смотрела кино и понимала, что больше всего ее привлекают уверенные в себе, спокойные и умные мужчины — именно такого отца Наоми хотела бы иметь. Когда она впервые увидела Джона восемь лет назад в очереди у лыжного подъемника в Джексон-Хоуле в Вайоминге, она поразилась, до чего точно его образ совпадает с ее подростковыми мечтами. Удивительное сочетание внутренней силы и внешней привлекательности.
Она поцеловала его еще раз:
— Я люблю тебя, Джон.
Он заглянул в ее глаза — иногда зеленые, иногда карие, но всегда блестящие, всегда с искоркой, такие доверчивые, такие родные — и почувствовал, как от любви к ней стеснилось сердце.
— А я обожаю тебя, Наоми. Я тебя обожаю, и еще я тобой восхищаюсь.
Она грустно улыбнулась:
— Я тоже тобой восхищаюсь. Ты даже не догадываешься насколько.
Они немного помолчали. Прошло довольно много времени после смерти Галлея, прежде чем их жизнь снова наладилась. Первые два года были по-настоящему страшными и трудными, и Наоми не раз думала, что их браку пришел конец.
Он был сильным мальчиком. Они решили назвать его в честь кометы. Джон сказал, что ребенок особенный; такие дети рождаются редко, раз в семьдесят пять лет, а может быть, и реже. Тогда они еще не знали, что их сын таит в себе бомбу с часовым механизмом.
Наоми до сих пор носила с собой его фотографию. На снимке был трехлетний мальчик в комбинезоне, с растрепанными светлыми волосами — как будто его только что вытащили из сушильного барабана. Он улыбался прямо в объектив. Двух передних зубов не хватало. Упал с качелей.