А отец стал еще внимательней и требовательней присматриваться к работе сына. Заставлял по нескольку раз ее переделывать, пока не получалось то, что по мнению отца, было близким к идеалу. На ворчание Барата он невозмутимо отвечал, что кузнец, который смог выковать такой меч, не может себе позволить халтурную работу. Да Барат и сам понимал, что надо стремиться стать лучшим. Ну, если не лучшим, то одним из лучших, это уж точно!
Но вот свободного времени оставалось все меньше и меньше. Когда Барат изредка проходил по селу, друзья звали вечерком выйти прогуляться. Девушки озорно цепляли его, если он проходил мимо. Сайна вечерами ворчала, что старый дурень совсем парня загоняет. Когда парню гулять, как не сейчас? Разве это дело, пропадать с утра до вечера в кузне? Парню уже восемнадцать скоро. Самое время гулять да женку себе присматривать. Турот молчал, но каждый день загружал Барата работой так, что тому головы поднять было некогда.
Вот тут-то к отцу и зашел Ребан-воин. Прихрамывая на покалеченную в боях ногу, он молча прошел в дом. Там они втроем (Ребан, Турот и крынка крепчайшей медовухи) провели несколько часов кряду. О чем они говорили, Барат, конечно, догадывался, но о чем договорились, не знал.
Ребан-воин вышел из дома, его лицо было слегка размякшим и, как показалось Барату, подобревшим. Внимательно прищурив глаза, он рассматривал стоявшего у колодца Барата.
— А что, похож! — сказал Ребан вышедшему вслед за ним Туроту. — Я один раз ихнего посла видал, правда, тот пожиже будет, но определенно похож. Ладно, Турот, подумаю я. Годы мои уже не те, но попробовать охота. Если он хоть вполовину способен на то, что о них рассказывают, то…
Отец, тоже уже не крепко стоящий на ногах, кивнул.
— А попробуй, Ребан, попробуй! Это Сараташ! Точно говорю тебе.
Утром следующего дня Ребан уже стоял у кузни, когда туда пришли Барат с отцом. Вот, вроде бы, немолод уже был Ребан, а чувствовалась в нем сила немалая, что многим и более молодым была непостижима.
Ночью Барат вспоминал все, что слышал об этом человеке.
Ребан двадцать лет прослужил в дружине князя. Состоял в пеших мечниках. Именно ими и славилась дружина князя. Две сотни сорвиголов, не боящиеся смерти, мастера мечного боя, без страха вставали на пути противника, что конного, что пешего. И могли они остановить врага, отбросить назад. Ибо каждый из них владел клинками, как продолжением рук. За заслуги ратные повелел князь именовать мечников гвардейцами. Что слово сие значит, не объяснял, сказал только, что в землях просвещенных так именуют лучшие войска. Великой честью было стать одним из гвардейских мечников. Ребан эту честь заслужил. Даже более того! До сержантских нашивок дослужился. А сержант в дружине — это звание немалое. Всегда с рядовыми, всегда среди них. Жизнью одной он с ними живет. Из одной миски похлебку глотает. Кому, как не ему командовать десятком вверенных ему бойцов? Знает и сильные, и слабые их стороны. Кого спереди поставить, отбивать удары копий, кого чуть оттянуть для мечного боя с такими же бойцами, а кого и тыл прикрывать, дабы своих сзади враг коварный не порешил. А сержант должен уметь все! И спереди встать, и мечами помахаться с врагом, и прикрыть ребят, аки отец родной. Везде должен успеть!