– Ну-ну. Не воевал так не воевал, – хмыкнул напарник. – Давай тащи ведро. А то нарвемся на наказание. Без еды оставят, да еще палок получим.
Андрей торопливо подхватил дужку, чувствуя, что ведро становится все тяжелее, а до конца светового дня еще ой как далеко. И нет никакой надежды на спасение…
Прошло семь дней.
Пленники вкалывали на износ. Работа чередовалась каждый день – стройка, поле. На скудной кормежке Липатов здорово похудел. Комбинезон с чужого плеча, вначале сидевший как влитой, теперь свободно болтался. Андрею даже пришлось подвязывать проволокой штаны, дабы избавиться от ощущения, что они вот-вот спадут.
Он уже притерпелся к провонявшей заскорузлой одежде и таким же портянкам, перестал обращать внимание на щетину, покрывшую прежде всегда гладко выбритый подбородок, и стоически терпел траурную кайму под отросшими ногтями на руках.
Тяжело переносилось постоянное чувство голода из-за одноразовой вечерней кормежки. В глазах уже частенько «плыло», хотелось лечь и не вставать, уснуть и проснуться дома, в своем мире.
Но каждое утро раз за разом звучала безжалостная команда: «Подъем!»
А потом весь день тяжелая без перерывов пахота.
Картофельное поле никак не заканчивалось. Приходя на него через день, Липатов сравнивал, сколько убрала его «бригада» и сколько вторая. Получалось примерно поровну – филонить надсмотрщики не позволяли. Всю неделю погода стояла отличная – самое то для уборки урожая. Только никакого удовлетворения это не приносило. Оно и понятно.
Строительство укрепрайона тоже продвигалось, но работы оставалось еще немало. При этом Андрею не давали покоя мысли о том, что со всеми пленниками будет дальше, когда в конце концов закончится это чертово поле и завершатся работы на укрепрайоне. Наверняка найдут еще какую-нибудь работенку. На то и рабы, чтобы работать.
Раб…
Эта мысль была невыносимой. Он – раб. И где?! В чужой реальности, способ возвращения из которой ему неизвестен. Нет, не верится в возможность подобного. Тем не менее он здесь и он – раб.
А ведь есть совсем другой мир. Его мир. Где иная жизнь, где родители, друзья, работа, квартира, Ленка… Не думать, не думать об этом, иначе становится невмочь. От отчаяния хочется орать, выть, биться головой о стену. Но нельзя. Нельзя.
Надо держаться и думать, как бежать. Иначе он загнется от недоедания и тяжелой пахоты. Тех, кто стал бесполезным, пристреливают на глазах у остальных без всякой жалости: рабов достаточно – каждый день привозят новеньких. Конвейер работает без сбоев. Люди влачат жалкое существование под постоянной угрозой оказаться у последней черты.