Поражали две вещи, связанные с Курбатовым. Почему Курбатов скрыл от Ставцева свою явку сюда? И история с выстрелом Шеврова.
Итак, Шевров.
Его привели прямо с дороги. Он участвовал в карательной экспедиции против партизан. Весь еще дымился от возбуждения и крови. Подергивались широкие ноздри, мутноват был взгляд. Тут-то можно было быть спокойным. Такого ВЧК не станет вербовать.
Начать Кольберг решил издалека. Множество было вариантов, с чего начать допрос. Попросить повторить рассказ о последнем свидании с Курбатовым? Зачем бы ему, Кольбергу, это понадобилось? Это сразу насторожит Шеврова, подскажет, что возникли какие-то подозрения. Не годится.
Уточнить, давал ли он явку Курбатову? Он же сказал отчетливо, что явка им была дана. Повторение пройденного? Чем это вызвано? Опять Шевров насторожился бы.
Шевров упомянул, а Ставцев подтвердил, что им убит видный чекист. Здесь двойная выгода. Во-первых, чекист действительно убит. Показание Шеврова оказалось достоверным, он, Кольберг, мог получить этому подтверждение и по другим каналам. Естествен интерес у контрразведки, кто убит. Важность фигуры, сосредоточение у этой фигуры в руках связей — словом, этот вопрос не должен вызвать настороженности у Шеврова. Он носит чисто профессиональный характер.
Так рассуждал Кольберг, не зная, что именно из-за Артемьева, его визита Шевров и стрелял в Курбатова.
Кольберг спросил:
— Иван Михайлович, мы получили интересное сообщение из Москвы. В Москве чекисты хоронили одного из своих руководителей. При этом произносились горестные речи, скорбели о большой утрате. Вы не могли бы уточнить, кто был вами застрелен в Сокольническом парке? Может быть, это тот самый чекист, о котором так скорбели? Вы понимаете, нам очень важно установить, кого вы убили! Это же нам в актив: террористический акт в Москве! Адмирал может извлечь много важного из этого сообщения. Не может быть, чтобы так пышно хоронили рядового чекиста.
О! Шевров имел время подумать, прежде чем отвечать на вопрос шефа. Он же должен вспомнить. Вспомнить — это работа памяти. Она может протекать медленно. Кольберг не торопил его с ответом, прекрасно отдавая себе отчет, что Шевров сейчас обдумывает, как ответить, чтобы ничем себе не навредить.
Версия о заинтересованности адмирала террористическим актом звучала убедительно. Ни на мгновение Шевров не почувствовал какой-либо угрозы в вопросе шефа. Но он отчетливо понимал, что, согласно прежним своим показаниям он никак не мог установить, кого он убил. Он рассказывал, что на него из темноты сразу набросились несколько человек. Стрелял в темноту, и неизвестно, в кого стрелял. И как он мог, откуда он мог знать, в кого стрелял? Почему Кольберг задает столь наивный вопрос? Похороны. Ну что же? Это могло быть, и об этом здесь могли получить сообщение. Можно было сопоставить день похорон с указанной им датой схватки в Сокольниках. Если получено сообщение о похоронах, о речах на похоронах, то неужели там нельзя было бы узнать и фамилию убитого? Нет, не так-то прост вопрос Кольберга. А вдруг Артемьев и вправду был своим человеком для Кольберга?