— Никуда не хочу ехать! — заявила Эмма.
Она встала, перешла дорогу и окунулась в волнующееся море цветов. Утопая по пояс в траве, Эмма шла и шла вперед, а потом вдруг просто упала и растянулась на земле, как и мечтала, раскинув руки.
Питер видел, как она исчезла, и предположил, что Эмма споткнулась или угодила в яму. Проклиная ее за взбалмошность — и что это ей вздумалось бродить по лугу? — он отправился на поиски.
— Эмма, где ты? — Ее след почти не был виден. Примятая Эммой трава выпрямлялась, тянулась к солнцу. — Эй, Сент-Джон!
— У меня красивое имя, не правда ли? — услышал Питер ее голос. — А Сент-Джон звучит как-то уж слишком официально.
— Имя у тебя самое обычное. Поднимайся, а не то я случайно наступлю на тебя.
— Не наступишь. Я контролирую ситуацию.
Как и всегда, вздохнул Питер.
Пройдя несколько шагов, он споткнулся о ее ноги и, не удержав равновесие, упал, едва не вывихнув руку.
— Контролируешь, говоришь?
— И да, и нет. Я знала, что ты рядом, но не стала тебе об этом говорить, надеясь, что ты упадешь.
— Между прочим, мне больно. — Он сел, потирая руку. — Чего ты тут разлеглась?
Эмма смотрела в небо, наблюдая за облаками. На ее лице было застыло выражение неземного блаженства. Питер не узнавал ее. Он впервые видел, чтобы она так улыбалась: искренне, от всей души.
— Ух ты!
— Что такое?
— У тебя ямочки на щеках.
— Ну да, — недоуменно взглянула на него Эмма. — Они всегда там были.
— Не замечал.
— Потому что ты невнимательный.
— Нет. Просто обычно ты так серьезна, что между бровей у тебя образуется складка, кончик носа опускается вниз, а губы белеют от напряжения. Какие уж тут ямочки. Они, видно, прячутся от испуга.
Она беззлобно ткнула его в бок.
— Замолчи.
— Я не шучу. Ты больше похожа на робота, чем на человека. Может, ты киборг, Эмма? Просто тебя запрограммировали так, чтобы ты считала себя обычной женщиной. Однако сущность-то не скроешь. А что? Это все объясняло бы.
— Что именно?
— Если бы ты оказалась киборгом, то сразу стало бы понятно, почему ты не испытываешь человеческих чувств и эмоций.
— Мне казалось, мы объявили перемирие, — недовольно произнесла она.
— Ты объявила. Впрочем, я ведь и не обижал тебя. Почему правда кажется тебе оскорбительной? Я говорю то, что думаю. Пытаюсь быть с тобой честным. Однако если тебе это неприятно, я буду льстить, как все остальные, а за спиной говорить гадости.
— Меня действительно так не любят коллеги? — спросил Эмма, нахмурившись.
— Сначала скажи, нужна ли тебе правда.
Эмма вспомнила о Керри, которую незаслуженно обидела совсем недавно. Да, теперь Эмма могла признать, что была не права. Однако обида все еще жила в ее душе. Ну а кому понравится, когда человек, которому ты безмерно доверяешь, начинает тебя поучать и принимает сторону твоего врага?