— Не правда ли, как удачно это вышло?
Губерт был удивлен. Она до сих пор не обнаруживала ни малейших признаков остроумия. Он только взглянул на нее, но его глаза сказали ей многое. Казалось, они выразили презрение и какое-то особенное, непонятное ей чувство. Что это значило?
Ванесса не имела представления о том, что ее муж и его родственники могли считать неподходящим его брак с дочерью еврея и банкира. Она была воспитана в уверенности, что тоже принадлежит к знати, как дочь своей матери, синьоры из гордого дома Монтаньяни. Она не задумывалась над значением отцовской стороны в ее происхождении, но если бы это и сделала — было нечто в ее характере, что заставило бы ее и здесь найти достаточно знатности. Отец вел свой род на протяжении столетий из Португалии, откуда вышли представители его расы; он был банкир, о ростовщичестве она ничего не знала. Все уважали ее отца. Он был самым умным и самым милым из людей. Откуда в таком случае презрительный взгляд Губерта?
В эту минуту весь ряд автомобилей тронулся по направлению к дворцу. Подняв шляпу, лорд Сент-Остель поклонился своей жене и, бросив веселое замечание тетке, отошел и присоединился к Чарльзу Ланглею.
Чувство беспокойства не покидало его все время, пока он переодевался к обеду, и после, когда он отправился на Белджирев-сквер в дом своей тетки, чтобы дождаться там их возвращения из дворца. Он не хотел сознаться самому себе в том, что ему любопытно увидеть Ванессу без горностаевого манто и при лучшем освещении.
Никто в толпе не заметил фигуры Оскара Изаксона, смотревшего полными ненависти и страсти глазами на дочь своего патрона в чудесном наряде.
Губерт, его дядя — старый маркиз, Ральф Донгерфилд и Чарльз Ланглей разговаривали в бальном зале гармпширского дома, когда доложили о приходе мистера Леви. Это было его первое посещение. Хорош был ум Вениамина Леви, но едва ли не лучше — его спокойствие и чувство юмора. Он считал большинство людей пешками и невозмутимо смотрел на них и на свет. С ним было нетрудно иметь дело — надо было только неизменно идти своей дорогой, соблюдая при этом «общую справедливость», а дисконтирование как раз и есть наиболее подходящее занятие для применения этого коммерческого принципа. Он завоевал себе уважение в обществе — много разоренных знатных семейств он спас, многим младшим сыновьям помог стать на ноги. Его манеры обнаруживали в нем добродушно-циничного философа. Если есть безумцы, которые проигрывают свое состояние в карты или закладывают поместья, то не лучше ли, если они обращаются к честному человеку, а не к мошеннику? Личная жизнь Леви протекала среди книг, а его дом в Париже был местом встречи ученых, и не происходило в Европе ни одного политического события, которое застало бы его врасплох.