Любовь слепа

В середине мая лорд Губерт Кюльвердель, восьмой граф Сент-Остель, смотрел на Грин-парк из окон своей библиотеки. Он окончательно уяснил себе, что, если Вениамин Леви не придет ему на помощь и не предоставит в его распоряжение полмиллиона фунтов стерлингов в течение этой недели, он не только разорится сам, но — что много хуже — в таком же положении очутятся его лучшие друзья.

Случилось все чрезвычайно просто. В первые годы после войны жизнь представлялась скучной и бессмысленной. Губерт ненавидел бездействие, а Джимми Мак-Алистер, его ближайший друг, сделал, казалось ему, величайшее в мире открытие, которое должно было произвести революцию в области аэропланов, и это его заинтересовало. Нужны были только деньги, чтобы осуществить чудесное изобретение и представить его военному министерству.

Лорд Сент-Остель, человек вовсе нелегковерный, и его друг Джимми всей душой отдались этому делу. Они основали общество для эксплуатации изобретения, и немногие избранные, когда им была открыта эта тайна, попросили принять их в число компаньонов. Однако, никто из них, аристократов, предки которых в течение столетий были политиками и дипломатами, не обладал нужной деловой сметкой, и после нескольких месяцев их неумелого управления секретарь общества скрылся с деньгами пайщиков. Сент-Остель оказался в отчаянном положении, потому что хотя он и был богатым человеком, владельцем поместья в Гармпшире и громадных рудников в Уэльсе, но полмиллиона фунтов — это сумма, которую весьма трудно раздобыть в течение одной недели.

Сотни раз во время войны во Франции и во Фландрии смотрел он смерти в глаза совершенно спокойно, но сейчас не находил себе места. Как мог он обмануть тех, кто доверился ему, его вере в изобретение? Своего дядю, бедного старика-маркиза с запутанными делами, и других разоренных аристократов, прижатых к стенке аграрной политикой нового правительства? Что-то необходимо предпринять. То, что он сам останется нищим, мало его трогало. Жизнь была для него полна радостей с того самого дня, когда 31 год назад в восхитительной обстановке старинного богатого дома он впервые открыл глаза.

Губерт отвернулся от окна. Грохот Пиккадилли, приглушенный расстоянием, ощущался здесь как гул, означающий жизнь. Комната, в которой он находился, была великолепна — просторная, покойная, со светлыми панелями, подходящее место для размышлений. С картины кисти Ван-Дейка, висящей над письменным столом, гордо смотрел на него второй граф Сент-Остель. Губерт очень походил на своего предка. Густые каштановые волосы обрамляли его виски, глаза были такими синими, насколько это возможно для глаз, а своеобразная складка у губ придавала лицу полунасмешливое, полупечальное выражение.