— Заставил твой пацан за ним побегать, — устало проговорил Фейн, присаживаясь на постель и вытянув вперед ногу.
Смысл этого маневра стал мне понятен только после того, как Стеша опустилась на колени и стала стаскивать с атамана сапоги. Ага, то-то она меня на такой же героизм, только по отношению к себе, сподвигнуть собиралась. Видно у них, разбойников, принято так — с кого обувь снимают, тот и главный.
— Где он? — спросила я, с преувеличенной покорностью склонив голову.
— Щура над ним колдует, — равнодушно ответил Фейн, откидываясь на постели.
— С мальчиком все в порядке? — повисли в воздухе мои осторожные слова.
Стеша выпрямилась, прижимая к груди сапоги атамана, и залебезила:
— А я вот постельку перестелила, сокол мой ясный, чтоб тебе почивалось сладко. Может, принести чего? Винца подогретого или взвару? Так вон новенькая вмиг метнется — тебя порадовать.
«Угу! Просто вот стою и мечтаю», — подумала я, не двинувшись с места.
Атаман задумчиво смотрел в потолок:
— Ты, рыжуха, давай сама на кухню сгоняй, принеси нам с твоей подругой чего выпить, закусить. Беседа у нас с ней долгая намечается.
Меня кинуло в жар, и вовсе не от гневного взгляда товарки.
— Вечно не могу запомнить, как этих девок зовут, — доверительно сообщил мне атаман, когда за Стешей закрылась дверь. — А как тебя величать?
— Все равно же забудешь. Буду у тебя «чернушкой» или «подь сюды», или…
Фейн весело заржал:
— Тебя-то, кареглазая, помнить буду.
Он протянул ладонь для рукопожатия.
— Лу… Ленута, — доверчиво поздоровалась я.
Его длинные смуглые пальцы плотно обхватили мою кисть. Резкий рывок. Я, потеряв равновесие, упала вперед, и он, перевернувшись, подмял меня, сжав коленями мои бедра.
Пахло от него неожиданно приятно — терпкой полынью, солью и разгоряченным телом. Я глубоко вздохнула.
— Времени у нас немного, — поделился атаман, деловито распутывая завязки моей рубахи. — Еще и поговорить серьезно надо. Ты когда беседовать предпочитаешь? До или после?
Я широко улыбнулась:
— Вместо!
Хорошо ответила, прочувствованно. Одновременно на выдохе заехав ему коленом в пах.
Дарина меня всегда предупреждала, что, несмотря на расхожее мнение, этот удар вовсе не панацея от мужских домогательств. Он скорее что-то вроде признания собственного бессилия. Потому что мужики такого не прощают. По уму сейчас надо было убегать со всех ног, в призрачной надежде, что соперник не перекинется в считаные мгновения и не вцепится тебе в горло. Да где уж тут, ёжкин кот?! От ведьминой клятвы не сильно побегаешь.
Фейн выпучил глаза и сказал:
— Аарх!