— Кушай, пожалуйста, — говорит он Пине. — Кушай. Смотри, совсем худой!
Ника смеется. А я удивляюсь. Я не замечаю, что она действительно ужасающе худа, эта до черноты загоревшая девчонка. Не замечаю ни многострадального облупившегося носа, ни протертых на коленях спортивных шаровар, ни нелепых баранчиков кос — говоря объективно, они совсем не украшают мою подругу, но она не признает никакой другой прически. Мне просто приятно смотреть, как она смеется, глотает, обжигаясь, вымоченные в соусе кусочки свежего чурека, пьет мутноватое молодое вино. Я подымаю стакан.
— За нас!
Но Нина трясет головой.
— За всех!
Широким жестом она включает в тост и заботливого красавца грузина, и шумную компанию на противоположном конце стола, и пыльную площадь, и щедрый базар, и ослепительное солнце, и синее море, и весь этот необыкновенный день.
От холодного вина слегка ломит зубы.
— Кушай, — настойчиво произносит буфетчик, — кушай, пожалуйста. Только не спи…
И тут я понимаю, что сплю. Меня охватывает ужас. Еще не совсем понимаю почему, но твердо знаю, что ни в коем случае не должен спать. В следующий миг, еще не открыв глаз, осознаю, что рядом со мной лежит враг, уже давно, по-волчьи ожидающий этой минуты… Хватаюсь за кобуру. Пистолет на месте. Плечо ощущает жесткую грань магазина автомата.
Открываю глаза. В нашей пещере светло. Затих ветер. Слева от меня по-прежнему слышится равномерное посапывание. Поворачиваю голову. Риттер лежит лицом ко мне. Из полуоткрытого рта по-детски стекает струйка слюны. Он спит…
Он спит! Он заснул раньше меня!
7
Я разгреб снег. В глаза ударило солнце. Пурга кончилась. Сильно похолодало. Стояла удивительно прозрачная морозная тишина. Я чувствовал себя отдохнувшим. Риттер все еще спал. Интересно, какое будет лицо у лейтенанта, когда он проснется? Я уже повернулся к нему, как вдруг услышал какой-то хлопок.
Вдалеке стреляли. Донеслась характерная очередь немецкого автомата. Еще одна…
Я посмотрел на Риттера. Он лежал неподвижно, но я понял, что лейтенант проснулся и тоже напряженно прислушивается к стрельбе. Я вынул пистолет. Проверил, спущен ли предохранитель. Глядя прямо в темные стекла очков Риттера, сказал, не заботясь, поймет ли он меня:
— Учтите, я всегда успею выстрелить на секунду раньше…
И снова лег в яму. Мы лежали так близко, что я чувствовал учащенные удары его сердца. Выстрелы чередовались через равные промежутки: три одиночных, поторл после паузы очередь, потом снова три одиночных и опять очередь…
Выстрелы приближались. Послышался лай собак. Затем неразборчивые голоса людей. И, наконец, скрип полозьев. Автоматная очередь прогремела чуть ли не над нашими головами. Риттер дернулся. Ствол пистолета уперся ему в грудь. Риттер застыл. Я чувствовал, как напряглось его тело. В левой руке у меня был наготове автомат. В случае чего у нас получится неплохой последний разговор.