- Почему?
- Она мне не понравилась. Что-то в ней. не то, скользкое. Ты скажешь, стареющая дама необъективна к юному существу. И это, должно быть, есть, не спорю, но.
- Да ну, Оль, я обаятельней тебя женщины не встречал.
- Спасибо. В общем, нечто почти неуловимое меня тревожит.
- Что тебя тревожит, душа моя? — подхватил вошедший в гостиную дядя — явно с процесса — безукоризненный джентльмен в траурной «тройке». Эта пара — их удивительная многолетняя любовь — служила для племянника идеалом недосягаемым.
Жена пояснила:
- Протеже Ангелевича.
- Жиличка наша? А что с ней?
- Знаешь, она редкая красавица.
- Серьезно? Надо поглядеть.
- Как будто позировала Боттичелли.
- Думаешь, она сумеет оттягать у меня квартиру?
Вновь хохот невидимого Ипполита.
- Да ну тебя! — жена, капризно.
- Устроит публичный дом? Ну, так прогони ее — и дело с концом. Я вообще был против этой аферы.
- И я! — опять Ипполит.
- Все, обедать! И непременно с шампанским, я сегодня выиграл сложнейший процесс.
При слове «шампанское» из своей комнаты выкатился Поль и сразу поинтересовался, сколько «папочка огреб». «Не в том суть, — отвечал папочка смущенно, словно застигнутый на тайном пороке, — дело очень интересное». Значит, защищал практически бесплатно. Евгений Алексеевич своего не упускал, конечно, и все же в принципе тесть был не совсем прав, упрекая его в защите «плутократов»: как художник, работающий на заказ, иногда не может устоять перед созданием бесцельного, в финансовом отношении, шедевра — так и дядя порой не упускал дела «дешевого», но таящего сильную, драматически трогательную коллизию; спасал «по совести» невинных убийц — и частенько побеждал. Однако размазывать «благодеяния» не любил — тайная, благородная страсть. Хотя случались и такие курьезы: в семье до сих пор посмеивались, вспоминая, как беззаветно и бескорыстно боролся адвокат за одного бедного страдальца, который, благополучно избежав наказания, преподнес Евгению Алексеевичу чрезвычайно ценный портсигар червонного золота с гравировкой: медицинский символ — «смерть курильщикам».
Сегодня был явно день победы, стол цвел чайными розами, радовал прекрасными яствами (Ольга Ипполитовна хозяйка превосходная и сама лакомка), шампанское играло в бокалах. но Петр, под впечатлением прошлого вечера и сна, был весьма умерен.
Обсуждали вчерашнее «самосожжение», пересказывали романтические небылицы (Ольга и Поль, перебивая друг друга): будто бы иностранец, чуть ли не швейцарец, погиб из-за любви к русской девушке.
- Швейцарец? — сомневался дядя. — Из-за любви? Не верю!