Жена стояла на своем:
- Я сама утром слышала в «колбасной». Он врезался в стену швейцарской фирмы.
- Почти на родине помер, да? Не верю!
- Заладил, как Станиславский.
- А ты у меня дите малое.
- Помиритесь на литературном варианте, — вставил сын с умненькой усмешечкой. — Иностранец-демон у Патриарших вводит в грех атеиста Берлиоза. Как ты на это смотришь, Романыч? Ведь правда эстетически красиво и завершенно?
- Это не литература, — подал голос двоюродный брат; до чего он был привязан к дядьке, до того не переносил его сына. — Это первая смерть на моих глазах. я имею в виду — насильственная.
- Как насильственная? — удивилась Ольга Ипполитовна.
- В смысле — противоестественная, насилие над собой. Вы не слышали его крик из огня.
- Петруша, ты здоров? — осведомился адвокат, прихлебывая мелкими глотками золотистое зелье. — Вид у тебя бледный.
- Вчера перепил с Подземельным.
- Нашел тоже с кем. — начал дядька, но добродушную воркотню его прервал телефон.
- Пап, тебя.
- Да!.. Когда? Не знаю, устал. Позвоните вечером. Договорились! — Евгений Алексеевич положил трубку. На лице — взволнованное выражение азартного охотника. Домочадцы подали реплики:
- Жень, тебе необходим отдых.
- Выгодное дельце, пап?
- Интересное. (Значит, не выгодное.) Так вот, Петя, я обещал твоему отцу.
- Дядя Жень, мне уже тридцать четыре.
- Вот именно. И твой образ жизни меня тревожит. Ты хочешь совсем бросить философию.
- Господи, я же ничего ни у кого не прошу.
- Я сам дам. Моя давняя идея — обеспечить тебя на год (на два, на три — сколько надо?), чтоб ты закончил свой труд по теологии.
- Спасибо. Воспользуюсь, если подопрет.
- Во-первых, врешь. Сколько раз я предлагал? Во-вторых, уже подперло, коль ты напиваешься с Подземельным.
- С исчадием ада! — проскрежетал Поль.
- Заткнись, родной.
- Он пришел ко мне помянуть Романа Алексеевича.
- Неужели помнит? — удивился дядя.
- Только в этом году вспомнил, да и то на два дня ошибся. Я выпил его медицинской отравы, и мне приснился отец. В первый раз за девять лет — так реально, что я до сих пор под впечатлением.
Петр покинул счастливое семейство уже в сумерках, пересек бульвар, роковой переулок (огромное пятно копоти на красной стене видно издалека) и пешеходными тропами меж старых домов пробрался в свой Копьевский. Во дворе под липами было уже совсем темно, а в подъезде сверху слышались скорые шаги, кто-то спускался навстречу, пронесся мимо…
- Игорь, ты? — спросил Петр Романович вслед; тот остановился, взглянув исподлобья; Игорь Николаевич Ямщиков — еще один, последний, сосед по площадке. — Разве ты в Москве?