— Нет, знаю! — решительно заявляет Софи и начинает выбираться из его объятий.
И тогда Фернан, оттолкнув куда-то в тень его сестру, хватает Софи за руку и тащит к себе, насмешливо глядя на Ива.
— Теперь-то ты понимаешь, что на самом деле ей нужен вовсе не ты? Вы, Карреры, никому не нужны, — говорит он, и лицо его искажает злобная гримаса.
Он уводит Софи все дальше и дальше, а в ушах Ива продолжает звучать его невыносимо самодовольный голос:
— Ты только посмотри, посмотри, что я для тебя приготовил.
И в руках Фернана оказывается изысканно розовая ваза.
— Нет! Остановись! Не смей к ней прикасаться! — слышит Ив свой отчаянный крик.
— Разумеется, я прикоснусь, — отвечает Софи, неприятно улыбаясь. — Ведь она моя.
— Н-е-е-т! — кричит Ив и, нечеловеческим усилием сбрасывая с себя оцепенение, кидается к ней, чтобы удержать…
Некоторое время Ив, ничего не понимая, напряженно вглядывался в окружающую тьму. Затем, придя в себя, поднялся с пола и снова забрался в постель.
Спать ему не хотелось совершенно. В голове беспорядочно теснились разрозненные фразы и образы.
Не вина Софи, что у нее был такой дядя, как Фернан Рулен. В конце концов, ее мать давно прекратила все отношения со своим братцем. Тем не менее…
«Эта ваза не украдена. Она принадлежала моей прабабушке, которая…»
«Они считают, что в банде, ограбившей Батистена, была по крайней мере одна женщина…»
Ив застонал и перевернулся на спину. Нет, Софи не может быть связана с шайкой, ограбившей Батистена. Он никогда не поверит в это. Но ведь еще сегодня утром он не поверил бы и в то, что она способна обманывать его. Широко раскрытыми глазами он уставился в потолок. Смешно, но даже сейчас, уже хорошо зная, что представляет собой эта женщина, он буквально корчился от боли и муки. Не только тело его тосковало по ней, но и душа. И это было самым горьким.
Еще ни одна женщина, включая Катрин, не заставляла его испытывать такие муки. Значит, он был прав, когда с первого взгляда понял, что Софи — единственная, кого ему суждено по-настоящему полюбить. Что ж! Зато во всем другом он ошибся, особенно в том, что поверил, будто она разделяет его чувства.
Но зачем, зачем она пыталась убедить его в этом? Зачем делала вид, что любит? Зачем отдавалась ему с такой безоглядностью? Он ведь готов поклясться жизнью, что ее робость и неопытность в постели были искренними, неподдельными. Даже сейчас он не мог заставить себя поверить, что она просто развлекалась.
Голова его невыносимо болела от выпитого вина, но боль эта была ничто по сравнению с муками, терзавшими сердце…