Он встал, освобождая свой член из ее руки. Она с удовольствием вспомнила о том, что Гордон утолил ее желание, пожертвовав собственным.
— Но почему вы мной не овладели?
— Потому что я намерен на тебе жениться и хочу, чтобы ты преклонила колени пред алтарем рядом со мной. А главное — я хочу, чтобы ты поняла, что мы друг другу подходим, чтобы соединить наши судьбы, а не потому мы придем в храм, что я тебя обесчестил. Мне нужны твое доверие и безоговорочное согласие, и больше ничего.
Он подобрал сапожок, который снял с нее первым, и направился к двери, но у порога остановился и снова повернулся к ней.
— Если ты по-прежнему хочешь спорить со мной по этому вопросу, Джемма, то твердо запомни: я готов встречаться с тобой на поле боя столько раз, сколько ты потребуешь, пока ты не согласишься выйти за меня замуж. Но я не дам тебе того, что ты на самом деле жаждешь, пока ты не станешь моей женой.
Он вышел, закрыв за собой дверь решительным хлопком. Она застыла на кровати, стоя на коленях, чувствуя себя так, будто лишилась всего, что считала в жизни важным. Все, что у нее было в Эмбер-Хилле, больше не имело никакого значения.
Но хочется ли ей снова стать той девушкой, которая жила в Эмбер-Хилле?
Джемма села и задумалась над этим вопросом. Ей пришлось признаться себе в том, что ей действительно нравятся те наслаждения, которые, как она теперь выяснила, может получить женщина. Она перевела взгляд на постель — и увидела в ней не место для сна, а роскошное ложе, на котором можно утолить пульсирующую жажду ее тела. С уходом Гордона это ложе опустело: она ощутила холод, который не имел ничего общего с открытыми окнами. Дело было исключительно в том выборе, который ей предстоит сделать.
Безоговорочно уступить?
Ее гордость восставала против этой мысли, однако Джемма не могла отмести эту идею, потому что в одном Гордон был совершенно прав. Отчасти ей нравилось то, что он бросил ей вызов, ей пришлась по душе та битва, в которую она вступала, отвергая его поползновения. В каком-то уголке души она наслаждалась его силой, и эта часть ее существа готова была ликовать из-за того, что он не стал ею овладевать, но целовал ее, несмотря на все ее возражения.
Однако самым важным была радость, которая грела ее при мысли о том, что она по-прежнему осталась девственницей. Она желала принадлежать Гордону и не могла бы осудить его, если бы он пошел до конца, как она сама его об этом попросила. Теплое чувство, охватившее ее, было вызвано тем, что он действительно оказался человеком чести, несгибаемой чести, которая не позволила ему овладеть ею просто потому, что этого требовало безжалостно снедавшее его желание.