— Так ее сыташнилэ.
— И это неплохо, — констатировал Альберт Карлович. — По крайней мере, немного очистился желудок.
Он приставил стул к постели больной и взялся за ее запястье. Сердце билось быстро, однако едва ощутимыми толчками.
— Биение жил очень слабое, — тихо произнес Альберт Карлович скорее себе, нежели окружающим, однако князь услышал его слова и, едва сдерживая рыдания, возопил по-татарски скороговоркой:
— Помоги, о Всевышний, не дай умереть юной Сумбуль, и тогда я выстрою мечеть больше мечети Рахим-бая, а минарет при ней выше, чем у мечети Эфенди! Я буду отдавать на ее содержание не десятую часть всех своих доходов, но двенадцатую или даже тринадцатую! Я выстрою при мечети большое медресе, и самых бедных шакирдов буду содержать собственным иждивением! Я буду кормить всех бедняков в округе не один раз в год, но четыре, пять, шесть раз, только не дай прерваться дыханию ее, свету моих очей, моей любимой Сумбуль!
После сих воплей, известное дело, последовал еще более сильный вопль, извещающий всех о том, что Аллах един, а Мухаммед, дескать, пророк его. Потом князь в повышенном тоне стал что-то выговаривать своим женам и служанкам, на что те отвечали не менее нервически и громко, правда смиренно опустив головы.
— Я бы попросил выйти всех отсюда, вы мешаете мне осматривать больную, — не выдержал, наконец, Альберт Карлович.
Гвалт мгновенно стих. Мустафин одним жестом выпроводил из покоев всех женщин и остался один, выжидающе посматривая на доктора.
— Вас, князь, я бы тоже попросил выйти.
— Защим? — удивленно сморгнул Мустафин.
— Затем, чтобы не мешать мне делать свою работу, — твердо сказал Факс.
Князь выпучил глаза и тряхнул хилой бороденкой.
— Вы хотите, штобэ я уставил вас наэдине са сваэй шеной?
— Именно, — подтвердил его слова Факс. — Для успешного лечения больного ему необходим только врач и никто более. Кроме того, врачебная практика предписывает отсутствие всяких посторонних лиц при врачевании больного.
— Я нэ пастароний, — заявил гордо князь. — Я — муш.
— В данном случае это не имеет никакого значения, — не согласился с ним Альберт Карлович. — Все, кроме больного и врача, являются людьми посторонними. Выйдите, прошу вас.
— Латны, — с каким-то оттенком мстительности произнес Мустафин и вышел, медленно прикрыв дверь.
Когда он ушел, у Сумбуль дрогнули веки. Заметив это, Альберт Карлович, прекрасно разбирающийся в женских хитростях, тихо спросил:
— Зачем вы это сделали?
Девушка открыла глаза и посмотрела на Факса.
— Зачем вы это сделали? — повторил он свой вопрос.
— Я не хочу жить, — ответила она одними губами.