Но чем это вызвано? Абсолютной уверенностью в том, что песня, а равно и всякое художественное произведение должны немедленно и самым прямым образом воздействовать на человека, воспитывая, переделывая, «перековывая» его… Конечно, это вульгарное понимание связи жизни с искусством, в конце концов восходящее к революционной нетерпимости. Сказывается в этом не только эстетическая, но и просто человеческая глухота. Ведь основное эмоциональное напряжение в этом старинном романсе вызвано именно жалобой человека неведомо кому, жалобой, которую нести некому, кроме как вылить ее в песне, жалобой на то, что герою но чьей-то воле приходится уезжать на верную погибель:
Не для меня придет весна…
Я поплыву к брегам абхазским…
Сражусь с народом закавказским,
Давно там пуля ждет меня.
Традиции русского офицерства, столь явные и столь необходимые для общества, так трудно удерживаются в жизни потому, что Россия знала такие постыдные периоды свое»! истории, когда офицеры, защитники Отечества, уничтожались самым жесточайшим образом. Полковник Генерального штаба А. Мариюшкин, прошедший все круги революционного безумия, писал в очерке «Трагедия русского офицерства»: «Если бы отыскался такой большой талант, который написал бы действительно трагедию русского офицерства для сцены, то можно с уверенностью сказать: ни один зритель не дослушал бы до конца, ибо не выдержали бы никакие нервы… Кажется, ни один класс со времени существования мира не испытал на себе такой несправедливости, которая выпала на долю русского офицерства на протяжении 1917–1923 гг.». Разве не то же самое в более смягченной, но в не менее лукавой форме мы наблюдали в наши дни после афганской войны и «демократической» революции, когда воин, и прежде всего офицер, выставлялся виновным в том, в чем он не может быть виновным по определению… И все дело состояло только в стоицизме общества, в способности его сопротивляться навязываемому ему безумию…
Очевидно, что воинская песня в большей степени сохранилась все-таки в эмиграции. Переделанная, перелицованная здесь на большевистский лад, бравурно-оптимистический, а по сути бестолковый, она трудно сохранялась на родной земле. Подтверждением этого является и вывезенные С. А. Беляевым из Мюнхена шесть кассет с напевами русских воинских песен. Их напел бывший корнет Русской армии, там проживающий, хранитель воинской песни Владимир Иванович Баранов.
Свидетельством же недовоплощенности воинского песенного творчества этого периода является и то, что, начиная где-то с послевоенных лет и вплоть до наших дней, появился целый вал «белогвардейских» песен и романсов то есть на тему русского воинства, Белого движения. Понятно, что многие из них были явно тенденциозными, односторонними. Они создавали имидж, подчас довольно далекий от переживаний, состояния души, испытываемых в том времени, которому посвящены. Но характерно и примечательно само их появление. Песня, романс пытались соединить некогда разорванное, постичь выпавшее из жизни, как бы наверстать упущенное. Пожалуй, у каждого известного барда оказались такие романсы.