Три женщины уставились, глазам своим не веря, а Нарцисс обернулся.
— Даже собаки тянутся ко мне, — сказал он радостно. — Впрочем, я их тоже люблю.
Батанья передернулась, вспомнив что-то из виденного в странствиях. Ради Нарцисса она надеялась, что прутья крепкие. «Тянутся» — это могло значить многое.
Через минуту гончие утратили видимый интерес к Нарциссу и пошли дальше патрулировать коридор. Красные глаза останавливались на каждом узнике по очереди, а когда они подошли к камере Батаньи, из глоток стало рваться рычание. На лице Батаньи была написана решимость не проявить своих чувств, но она побледнела, на лбу выступил пот.
— Ты только не подходи к решеткам, и они тебя не достанут, — посоветовала Кловач, усилием воли заставив себя говорить спокойно. — Они реагируют на твой…
Она не смогла произнести такое слово про наставницу.
Но Батанья ее поняла и сама сказала его.
— Да, они чуют мой страх.
Ей было мерзко это говорить, еще мерзее — чувствовать свою слабость. Ты воин, напомнила она себе. Это было много лет назад, пора перестать реагировать.
Собаки прижались головами к прутьям и залаяли. Она такого звука в жизни не слышала — вся сила воли понадобилась, чтобы не дать подогнуться коленям. Двое охранников-людей бросились из конца коридора проверять, что взволновало псов, а те так возбудились, что завертелись колесом и бросились в сторону охранников, для которых это было как гром с ясного неба. Они были вооружены чем-то вроде пистолетов, но коренастый, который был слева, даже не успел достать оружие, как ближайший пес на него прыгнул и здоровенной пастью перекусил шею. Голова с недоуменным выражением свалилась с плеч, покатилась по полу, остановившись возле камеры Амелии Эрхарт. Второй оказался быстрее и хладнокровнее и прыгнувшего пса встретил выстрелом. Пуля оборвала полет собаки коротким визгом, и ее товарищ, откусивший только что человеку голову, повернулся на звук и зарычал.
Но высокий смуглый стражник отступать не собирался.
— Застрелю! — крикнул он, и собаки, похоже, передумали нападать на человека столь же агрессивного, как они.
Та, которую застрелили, уже исцелялась, и только сгусток черной крови на камне напоминал о ране.
— Они бессмертны, — сказала Батанья.
На глазах у всех черная кровь зашипела, заклубилась черным дымом и исчезла, оставив на камне небольшую воронку.
— Боже всемогущий! — прошептала Амелия Эрхарт.
— Этот плохой дядя хотел тебя застрелить? — проворковал Нарцисс собаке, и застреленный пес обнюхал просунутую через решетку руку. Даже охранник уставился на это недоверчиво.