Первым пунктом в списке неприятных дел стояли переговоры с итальянцами, грядущие ровно через месяц. Придется мне создавать конфетку из дерьма, облюбованного боссом. Итальянцы приедут и скажут: "Бон джорно, сеньори! Кого вы нам предложите, дабы усладить взоры?" А мы им: "Вот, извольте, самостийные русские непризнанные гении!" и покажем этих левшей, которые хоть и не умеют блох подковывать, зато успешно их разводят. Тут разозленные наследники античности забросают гнилыми помидорами "русскую сторону", то есть меня, горемычную. Нет, надо бы еще разок поговорить с Дармобрудером. Шеф, конечно, страдает олигофренией в легкой форме, но моя знакомая, психиатр-дефектолог, утверждает, что если повторить дебилу или имбециллу несложную истину раз пять-десять, то он поймет, а если не поймет, то запомнит механически.
Увы, дебилы-имбециллы — Эйнштейны в сравнении с боссом. Так что все мои аргументы: живопись в стиле раскрашенной фотографии и скульптура китчевого дизайна лет двадцать назад тихо-мирно отошли себе на задний план и уже на арт-рынке не котируются — для него это как об стенку горох. Пораспинавшись около часа и всласть наглядевшись на его дурацкую ухмылочку: "Болтай-болтай, мы и сами с усами!", я, наконец, взорвалась воплем, что Россия и так выглядит провинциалкой, так что нет нужды в наложенную кучу дерьма добавлять. Тут меня и выставили из кабинета вон. С одной стороны, я понимаю Дармобрудера — он безграмотный олух и реагирует на впечатления от личных контактов, а не на советы экспертов. Все чиновники так делают, а иначе Москву не украшали бы сооружения вроде Христофора Колумба, слегка подретушированного и нагло выданного за Петра Великого, и "утюга на болоте" имени Христа Спасителя. С другой стороны, наша галерея с неутешительным названием "Кома-АРТ" не настолько процветает, чтобы разбрасываться международными выставками направо-налево. Но я выхожу из игры. Положительные персонажи боевиков говорят в таком случае: "Я сделал все, что мог!" После этой фразы вбегают плохие парни и парой очередей из автоматов превращают хороших парней в дуршлаг для макарон.
Со мной произошло примерно то же. Пусть я не уволена — зато теперь за моей особой бдит Эмма Ноевна Жрушко. Эмма — женщина высоких служебно-охранных достоинств. Она не позволит подчиненному лицу предаваться беспочвенным фантазиям. Хотя для самой Эммы паранойя — наивысшая форма духовного совершенства. Сама Ноевна давным-давно этой вершины достигла. Помимо небывалой внутренней красоты, она еще и упоительна хороша собой: серые (а может, седые) волосы вечно стоят на голове "взрывчиком", свисая на лицо и плечи сосулькообразными "завлекалочками", торчащие, как у кролика, зубы при виде шефа обнажаются в восторженном оскале, по шее можно анатомию мышц и сухожилий изучать, длинная сутулая фигура постоянно трясется и приседает от возбуждения, очки на носу всегда сидят криво — для изысканности облика, наверное. Она так напоминает грязноватого зоосадовского страуса, что мы дали ей прозвище "Эму". Шеф, видать, надеется, что западным галерейщикам не устоять перед красой Ноевой дочери.