Занимаясь хозяйством и благотворительностью, Юсупова не забывала тем не менее о своей давней страсти: мастера-камнерезы по ее указанию занимались нанесением на полудрагоценные камни эмблем, девизов, надписей. Трудно было лучшим образом удружить княгине, нежели презентовать ей мудрое и краткое изречение, которое тут же увековечивалось на каком-нибудь агате. У Юсуповой образовалось таким образом целое собрание разных камней. Она была довольна — камнерезы получали работу, а потомки -— память о ней.
Татьяна Васильевна, не чуждая тщеславия, весьма опасалась, что после смерти ее скоро позабудут. Такие мысли подвигнули ее к поступку, весьма позабавившему москвичей. Все вдруг заметили, что шустрые мамзели с Кузнецкого моста зачастили в дом княгини. Татьяна Васильевна стала появляться в обществе в модных туалетах из дорогих тканей. На балах ей делали комплименты и бились в догадках, чему бы приписать такое неожиданное щегольство. Княгиня простодушно раскрыла секрет: «Вот умру, так что мои люди будут донашивать? Пусть уж в новом пощеголяют — меня лишний раз вспомнят».
Если дворовым девушкам предназначалась одежка с барского плеча, то молодой невестке, жене сына, урожденной Нарышкиной, Татьяна Васильевна оставила бесподобную «Перегрину», шкатулки с алмазами и предания о своей невеселой женской доле. Впрочем, неверного мужа, которого пережила на десять лет, Юсупова вспоминала без сердечной досады. «Милосердный Бог посылает нам скорби для испытания нашей веры и терпения», — любила повторять она.
...Мужчины куда в меньшей степени охотники перебирать в памяти прошлое: старый князь Юсупов до последнего часа жил в свое удовольствие. Правда, его донимала любовница-француженка, служительница Мельпомены и верная подданная Бахуса. После посещения княжеских погребов мамзель била севрский фарфор, ругалась и швыряла в своего патрона туфлей. Тот все терпел из уважения к ее восемнадцати годам.
Николай Борисович так никогда и не утратил интереса к жизни. За пять месяцев до смерти его видели на вечере у Александра Сергеевича Пушкина, недавно женившегося.
Что ни говори, Юсуповы были схожи в своем жизнелюбии: Татьяна Васильевна умудрилась не превратиться в сварливую старуху и нудную моралистку. Когда она умерла, все удивились: да неужто ей было полных семьдесят два года? Еще вчера княгиня, сохранив отблески давнего очарования, покоряла живостью ума, сердца и любезностью в обхождении.
* * *
Знаток петербургского света граф В.А.Соллогуб вспоминал, что царствование Николая I, начавшееся так мрачно — восстание декабристов, казнь, ссылки, ужас в обеих столицах, — в конце концов несколько смягчилось. Жизнь обитателей уютных особняков вошла в свои обычные берега. «Празднества сменялись празднествами, — пишет он, — и отличались, как водится в этом случае, необыкновенным великолепием. В те времена имена светских красавиц не были еще достоянием газетчиков и упоминать о них в газетах считалось бы верхом неприличия, но в устах всех были слышны имена графини Завадовской, Фикельмон, урожденной графини Тизенгаузен, дочери в то время известной в петербургском свете Елизаветы Михайловны Хитрово, одной из пяти дочерей фельдмаршала Кутузова, фрейлины княжны Урусовой и девицы Нарышкиной, впоследствии княгини Юсуповой. Все четыре были красавицы писаные...»