Перерожденные маскироваться умели. Вспомнить ту же Йену: она несколько месяцев успешно морочила головы опытным ребяткам – даже подозрительный Конфидус ее не раскусил. Не было никаких примет, позволявших определить, что человек изменен. Точнее, была одна – в теле темного зачастую имеется нечто новое: непонятная штука, местными называемая «темное сердце». Видел я его лишь однажды: какая-то спутанно-волокнистая масса из обрезков проволоки разного диаметра – на кровяной насос вообще не похоже. Так что название, очевидно, выбрано из соображений поэтичности, а не по физиологическим соображениям. Встречается такой девайс только в телах тварей, причем далеко не всех, и успешно используется в местной медицине – тому свидетельство мои затянувшиеся смертельные раны и быстро восстановившиеся после пыток ноги. И чем темнее сердце, тем оно почему-то ценнее.
И есть лишь один способ узнать, имеется ли оно в человеке: надо вскрыть ему грудную клетку – других методов вроде бы не существует, если не вспоминать маловразумительных слухов о тайных способностях инквизиторов. С учетом местного уровня медицины, в случае необоснованных обвинений подозреваемый при таком методе дознания может быть оправдан, но выжить, увы, не получится.
Немножко я неправильно выразился: у простых людей нет других способов. У стражей полуденных он есть. И даже у стража-самозванца имеется. Этот способ сидит сейчас у меня на запястье и неодобрительно изучает связанных латников.
Вид у Зеленого нерадостный, но не шипит и не раздувается угрожающе – ему просто спать хочется, и птиц не может дождаться, когда же наконец его оставят в покое.
Нет, даже в случае с очень хитрой Йеной он всегда нервничал при ее приближении. А уж нашествие тварей попугай всегда засекал заранее, если трезв был: раздувался, становясь в три раза больше обычного. До сих пор не пойму – с какой целью он это делал? Может, надеется погань своим грозным видом запугать?
– Развяжите их, они в порядке, – разрешил я, устав таращиться на Зеленого.
– Вы уверены? – настороженно уточнил Мирул.
– Да. В ваших товарищах нет зла.
Напряжение, сковывавшее всех, тут же спало. Воины загомонили разом, одновременно; мешая друг другу, бросились развязывать разведчиков. Те были рады еще больше – небось о многом передумали, пока их волокли в лагерь, а потом держали перед раздраженным попугаем. Малейший шик вредной птицы – и все, никто даже не станет разбираться. В таких судах не бывает апелляций: голову с плеч, тело на куски, куски в огонь. И даже если в груди не найдется ничего постороннего, никому это не поставят в вину – вердикт пернатого детектора обсуждению не подлежит.