– Когда волчонок ближе познакомится с моими взглядами, он перестанет меня дичиться. Кое-что, впрочем, уже достигнуто, и я сердечно этому рад, – говорил м-сье Пьер, сидя, по своему обыкновению, бочком к столу, с плотно скрещенными жирными ляжками, и беря одной рукой беззвучные аккорды на клеенкой покрытом столе. Цинциннат, подпирая голову, лежал на койке.
– Мы сейчас одни, а на дворе дождь, – продолжал м-сье Пьер. – Такая погода благоприятствует задушевным шушуканиям. Давайте раз навсегда выясним… У меня создалось впечатление, что вас удивляет, даже коробит, отношение нашего начальства ко мне; выходит так, будто я на положении особом, – нет, нет, не возражайте, – давайте уж начистоту, коли на то пошло. Позвольте же мне сказать вам две вещи. Вы знаете нашего милого директора (кстати: волчонок к нему не совсем справедлив, но об этом после…), вы знаете, как он впечатлителен, как пылок, как увлекается всякой новинкой, – думаю, что и вами он увлекался в первые дни, – так что пассия, которой он теперь ко мне воспылал, не должна вас смущать. Не будем так ревнивы, друг мой. Во-вторых, как это ни странно, но, по-видимому, вам до сих пор неизвестно, за что я угодил сюда, – а вот когда я вам скажу, вы многое поймете. Простите, – что это у вас на шее, – вот тут, тут, – да, тут.
– Где? – машинально спросил Цинциннат, ощупывая себе шейные позвонки.
М-сье Пьер подошел к нему и сел на край койки.
– Вот тут, – сказал он, – но я теперь вижу – это просто тень так падала. Мне показалось – какая-то маленькая опухоль. Вы что-то неловко двигаете головой. Болит? Простудили?
– Ах, не приставайте ко мне, прошу вас, – скорбно сказал Цинциннат.
– Нет, постойте. У меня руки чистые, позвольте мне тут прощупать. Как будто все-таки… Вот тут не болит? А тут?
Маленькой, но мускулистой рукой он быстро трогал Цинцинната за шею, внимательно осматривая ее и с легким присвистом дыша через нос.
– Нет, ничего. Все у вас в исправности, – сказал он наконец, отодвигаясь и хлопая пациента по загривку. – Только ужасно она у вас тоненькая, – но так все нормально, а то, знаете, иногда случается… Покажите язык. Язык – зеркало желудка. Накройтесь, накройтесь, тут прохладно. О чем мы беседовали? Напомните мне.
– Если вы бы действительно желали мне блага, – сказал Цинциннат, – то оставили бы меня в покое. Уйдите, прошу вас.
– Неужели вы не хотите меня выслушать, – возразил с улыбкой м-сье Пьер, – неужели вы так упрямо верите в непогрешимость своих выводов, – неизвестных мне вдобавок, – заметьте это, неизвестных.
Цинциннат молчал, пригорюнившись.