- Говорите – мой голос звучал глухо, и казалось, что я слышу его со стороны.
- Да ты ешь, ешь – он кивнул на тарелку с пюре и куском мяса, к торой я даже не притронулся – они сгорели… Элис, Скотт, малыша Мелисса. Сгорели…
- Как это случилось? – я подковырнул вилкой кусок мяса, потом проткнул его.
- Газ. Элис была на работе, а малыши. Очевидно, играли одни дома. Открыли крантик, и то ли забыли его завернуть то ли еще что.
- Странно, мать запрещала им, строго настрого запрещала им самим зажигать плиту – я ткнул мясо еще раз, и из него показалась кровь. Так и есть, сверху пережаренный, а внутри сырой. Да и вообще, жареное мясо – не то, что я хотел бы есть после всего увиденного и услышанного.
- Ну, не знаю, как уж там что произошло, да только дети уснули навсегда – отравились газом этим. Так что у них была… Легкая смерть, я хочу сказать, легче, чем у Элис. Сама она пришла, включила свет, и тоже, отправилась к праотцам – глаза Терри затуманились, он смотрел в одну точку – хорошая у тебя была мать, Олдос.
- Самая лучшая – в глазах у меня снова защипало - когда это случилось?
- Позавчера – вздохнул Терри, и рукавом халата, смахнул слезы.
- Что?! Сегодня, какой день недели?
- Суббота.
- Меня не было дома так долго – пробормотал я – Вот дьявол…
- Где же ты был? – Терри отхлебнул из кружки, с отбитой ручкой.
- Это долгая история, возможно как-нибудь потом, я и расскажу. - А когда похороны?
- Похороны… Не знаю, тела отвезли а морг, оставили телефон – он встал, вышел в другую комнату. Потом зашел назад:
- Черт, куда ж я ее дел? – потом полез в карман, и вытащил скомканную бумажку – а, вот же она! – и протянул мне. Я разгладил ее на столе - номер был записан на вырванном из блокнота листке.
- Завтра позвонишь, да узнаешь – похлопал он меня по плечу – кстати, а тебе есть куда идти, сынок?
- Да. То есть нет… В общем, не знаю, пойду пройдусь, прогуляюсь, а там уже и утро – можно, я приду и позвоню от вас?
- Я буду последней старой собакой, если отпущу тебя вот так, в ночь. Ложись-ка, с недавних пор, я знаешь ли, тоже остался совсем один. Хотя почему же с недавних, жены нет уже, дай бог памяти – почти пять лет. Так что, ты остаешься?
- Да, я останусь. Только спать я не хочу, можно, просто посижу здесь?
- Хорошо, конечно. Да только сам знаешь – бессонница у меня. Я, пожалуй, составлю тебе компанию. Ты ж не против?
Мне было все равно – на улице сидеть, или на теплой кухне, в компании с кряхтевшим стариком или еще с кем-то. Я ощущал себя внезапно опустевшим сосудом, с трещиной на боку, в которую ускользают последние, жалкие остатки всех эмоций.