Николай приходил в институт, мелькал несколько минут среди мольбертов. Студенты совершенно путали свои работы, мазали друг у друга, создавая коллективное панно кусочками. Преподаватель большой кистью одним-двумя мазками поправлял то у одного, то у другого творение.
Николай тихо исчезал, спешил домой и на большом довольно холсте писал портрет ученицы,
выглянувшей из окна навстречу весне.
Писать ученицу седьмого класса было нелегко. Девочка всё время вскакивала, поворачивалась, всё в ней требовало движения, потому что она незаметно для глаз росла.
Николаю требовалось время, чтобы лицо, руки и эти краски как-то поддались ему, чтобы портрет получился убедительно и чтобы природа походила на природу. Для преподавателя он быстро набросал карандашом эскизную композицию с тремя ученицами, благодаря чему избавился на время от сердитого взгляда преподавателя.
За две недели до защиты диплома он притащил своё творение. Преподаватель с одной стороны успокоился, но устное возмущение всё же высказал. Но Николай уже чувствовал, что гроза миновала.
Защита была, конечно, намного легче, чем экзамен по физике. Директору института нравились все полотна без исключения. Преподаватели живописи не поставили ни одной тройки. Николай получил пять.
Самым неприятным для многих было, конечно, распределение. Сам Николай уже собирался ехать в деревню Ершовку, но его вездесущая мать - Прасковья, и тут ликвидировала его попытку избавиться от её опеки. Она очень во-время появилась в институте, нашла преподавателя живописи, в печальных красках описала своё житие, после чего Николаю светила ижевская школа с диким народом в образе учеников.
В эту Ершовку с радостью уехал Каргашин.
У Николая и с распределением получился казус. Увидев мальчика в образе состоявшегося учителя, учителя в школе номер двенадцать пришли в ужас. Ему недвуссмысленно объяснили, что школа имеет дурную славу, учителей рисования в ней недолюбливают, в прошлом году гораздо более солидного учителя угостили кирпичом по голове.
Николай явился в ГОРОНО и получил новое предложение - пойти в школу номер шестьдесят шесть.
Неожиданно оставшись один, Фёдор уже на другой день почувствовал сильное беспокойство. С одной стороны тишина, окружавшая его, пугала не меньше, чем какой-нибудь шум. А с другой стороны он никак не мог вспомнить, как зовут его и эту девушку. Он никак не мог понять, откуда и что заставило незнакомую девушку привести его в эту яму, и почему она исчезла.
Проголодавшись, он поднялся в сарайчик, увидел горшок с остывшей водой, стоявший на примитивной плите. Слабый дымок, вырвавшись из снежного плена, поднимался ленивыми волнами к потолку сарая. Память тоже пыталась пробиться сквозь тупую боль в голове. Интуитивно он пытался выстроить непрочный мостик от настоящего дня к ушедшему, но что-то мешало, что было не в его власти.