Но это было легче, чем бегать по плацу, когда обнаруживался побег или таскать камни с места на место, а потом обратно. Ещё хуже было неожиданно совершать марш-бросок, перебираясь из одного лагеря в другой.
Как ни старнно, ни истощение, ни язва желудка не повлияли на его живучесть. То ли невероятные, нечеловеческие условия помогали выжить, то ли микробы, разъедавшие желудок, не выдержали этих условий жизни в истощённом организме. Фёдор тащился по плацу в рядах таких же человеческих теней, выпучив на серый мир удивлённые глаза, вставал утром, чтобы не унесли в газовую камеру или в постоянно поглощавшую человеческие скелеты печь, топившуюся круглосуточно.
Наде повезло больше. Какому-то рыжему и довольно противному немецкому генералу захотелось выглядеть доброхотом. Он осмотрел похожую на него рыжим цветом волос девушку, отчего она напомнила ему, скорее всего, родную дочь или в молодости жену. Предложил работать на кухне, готовить еду для собак. Овчарки были страшные, но сидели смирно по бокам стола, за которым и восседал сухопарый вояка.
Каждое блюдо, приготовленное ею, Надя должна была пробовать перед кормёжкой, что и было ей объявлено, как великое благоволение. Каким должно быть блюдо, Надя ещё не знала, поэтому благодарила весьма выразительной улыбкой, поклоном и трясущими руками ловила воздух, так как ужасно боялась рассердить этого важного генерала. Мысль о Фёдоре не покидала её ни на минуту, но вырваться из тисков событий ей не удалось ни через неделю, ни через месяц.
Мысленно Надя своего несчастного друга похоронила, отчего ей было тяжелей считать не только дни, но и часы, которые она проводила в окружении этих немцев с непроницаемыми лицами, злыми глазами и раздвинутыми широко ногами, как только они останавливались хотя бы на минуту.
Собак пришлось кормить убитыми немцами местными собаками, волками и даже человечьим мясом. Сначала Надя чувствовала отвращение к еде, но голод был лучшим аргументом в пользу маленького кусочка, а потом и приличной порции. Так что скоро Надя и болтать по-немецки стала довольно бойко, а вскоре и освободилась от опробования собачьих блюд, потому что стало её часто тошнить. Генерал заподозрил, что кто-то из его охраны постарался обеспечить повариху "киндером", пробормотал - "гут" и постановил Надю кормить в солдатской кухне после всех, чтобы не портить своим русским видом армию Вермахта.
Собаки от этого только выиграли, начав жрать на целый кусочек мяса больше. Надю всё-равно тошнило по причине развивавшейся своим чередом беременности. Правда, распухание её организма пока относили к обжорству.